Ум тронулся, господа! Аномалии мозга глазами нейробиолога

Когда я сказал Николасу, что приеду к нему, я недооценил размеры Канады. Полет из Сан-Франциско до Бостона занял шесть часов, затем еще десять часов по дороге из Бостона до Сент-Джона, Нью-Брунсвик (все из-за двух неверных поворотов где-то на окраине штата Мэн), еще три часа на пароме через залив Фанди до Новой Шотландии, а потом еще час с небольшим ехать до Кингстона, где двадцатитрехлетний Николас живет со своей невестой и их дочкой, тогда еще малышкой.

Когда паром причалил у Новой Шотландии, я поехал к деревне Кингстон по трассе вдоль долины реки Аннаполис. Был поздний июнь, раннее лето. За городом все зеленело. Земля сбросила весеннюю игривость и дышала бесстыдным здоровьем. Вдоль дороги выстроились лиловые люпины. Я доехал до Кингстона через несколько минут после того, как съехал с трассы, и оказался у цели своей поездки – двухэтажного белого здания за круглосуточным супермаркетом. Николас ждал меня и вышел меня поприветствовать.

Я, пожалуй, не ожидал, что у него будет столько татуировок. Из-за татуировок на шее казалось, что под голубой рубашкой у него надета футболка. И несмотря на закатанные рукава, цвет его кожи на правой руке было невозможно различить. На предплечье красовался изогнутый японский карп, символ превратностей судьбы. Ниже на руке был компас, «показывающий путь в жизни», и алмаз, потому что «сопротивляется давлению». «Довольно банально», – признал он. На левом запястье были инициалы членов его приемной семьи, которая приняла его как родного после того, как он в 16 лет закончил реабилитацию; с ними он впервые обрел дом. «Это было почти как нормальное детство», втиснутое в три или четыре года.

Когда он сжимал кулаки и сводил их вместе, под костяшкой каждого пальца виднелась буква; из них складывались слова «плыви» и «тони». Это тоже банально, по его словам. «Это очень просто, и это как раз про меня, особенно с этой болезнью. Я либо буду бороться и поправлюсь, я надеюсь на ремиссию. Или… Не знаю… утону… Не буду бороться». Он явно пытался выразить, что значит это «тони». «Может, и самоубийство. Может, это значит – просто больше не пытаться».

* * *

Первые воспоминания Николаса относятся к моменту рождения его сестры. Ему тогда было четыре. Родители и дети жили вместе. Но их нельзя было назвать счастливой семьей. У его родителей были зависимости. Отец, чьим основным занятием была работа кровельщика, был алкоголиком. Мать, которая сидела дома, была пьяницей и сидела на опиатах, таких как «Оксиконтин» и «Дилаулид». Николас уже успел провести год в приюте, ему тогда было три, его вернули родителям по решению судьи. Годом позже родилась его сестра. Но ничего не изменилось. Родители продолжали колоться, пить, драться или даже исчезать на несколько дней, оставляя детей на других членов семьи.

Затем мать ушла от отца. «А отец провел пару дней в полусознательном состоянии, насколько я помню», – рассказывал мне Николас. За детьми пришли из службы опеки. Они обнаружили, что Николас пытался позаботиться о сестре («Она была очень-очень маленькой»). Он вспоминает, как пытался накормить ее хлопьями. Когда сотрудники службы опеки пришли, он стоял на стуле у раковины, пытаясь помыть посуду. Дети провели несколько последующих лет в приютах.

Когда Николасу было примерно девять, дети вернулись к матери, недавно вновь вышедшей замуж. Однако жизнь с отчимом оказалась не лучше. Мать и отчим принимали наркотики потяжелее, такие как крэк-кокаин. Они вечно орали и дрались, а наркотики питали их нездоровые мании: например, они обвиняли дуг друга в том, что кто-то припрятал таблетки или скурил последнюю дозу. Бесконечные сцены повторялись каждый день, но некоторые Николас запомнил особенно хорошо. Однажды, глубокой ночью, Николас и его сестра проснулись от криков, доносившихся из спальни родителей. Дети пошли на звук. Николас велел сестре ждать у двери, а сам зашел. Он увидел, как отчим толкнул мать на старый телевизор, телевизор упал. В другой раз отчим бегал за ней с мачете. Она убежала в спальню и заперлась там. «Я не знаю, правда ли он собирался ее зарезать или же просто хотел напугать», – сказал Николас. Отчим ограничился тем, что вонзил мачете в дверь бельевого шкафа.

Дом у них находился в тихом спокойном местечке в Бриджуотере, Новая Шотландия, где люди заняты бесконечной стрижкой газонов у своих домиков «за четверть миллиона». Дом, где жил Николас, был другим. Он был меньше других. Семье выдали его в рамках программы по поддержанию людей с низким доходом. В большинстве случаев то, что происходило в доме, оставалось в доме: родители Николаса тщательно скрывали свои пороки.