Умеющая слушать

Почему Матс на меня разозлился? Неужели не понимает? Неужели так трудно понять, что я из сил выбиваюсь, непрерывно из кожи вон лезу, подвергая все, что делаю, суровой проверке: каждый поступок, каждое слово, выбранное взамен другого. Когда не жалеешь сил, выкладываешься до последнего, в первую очередь должны засчитываться намерения, а не их конечный результат, верно? Когда собираешь все, что у тебя есть, и принимаешь на себя ответственность, и пытаешься защитить, не дать воли случайному, самоуправному… Если кто принял зависимое положение, его тревожить не надо, пусть он свято, безоглядно верит в того единственного человека, в учителя, который решает, и руководит, и дарит покой, – вот что им пора бы понять… И где же бегает пес, где его носит среди ночи, он никому больше не верит и поэтому стал опасен, как волк. Только волкам легче, они живут стаями, лишь чужаков-одиночек гонят прочь или убивают…

Катри вышла во двор. Пес не приходил, еда стояла нетронутой. На кухне горел свет. Анна открыла окно и крикнула:

– Катри! Это ты? Куда ты сунула мясные биточки?

– Внизу справа. В квадратной пластмассовой коробке.

– Ты вовсе не спишь? – спросила Анна.

– Не сплю. Сперва надо привыкнуть к такому свету.

– Раньше он мне нравился. Мне много чего нравилось. – Голос Анны звучал очень холодно.

– Ты была молодая.

– Да нет, так было совсем недавно. Кстати, есть мне ни капельки не хочется, а ты можешь забрать миску с улицы, собака не вернется. Она хочет, чтоб ты оставила ее в покое.

Анна погасила кухонную лампу. В гостиную ночной свет потоками вливался изо всех окон, выходящих на море. За спиной раздался голос Катри:

– Анна! Подожди немного, не уходи. Будь добра, расскажи мне, пожалуйста, что с тобой случилось.

Анна не отвечала, а Катри продолжила:

– Разве ты не понимаешь, о чем я?

– Еще бы не понять, – сказала Анна, голос ее изменился: в нем слышалась жалость. – Я понимаю, о чем ты. А случилось со мной вот что: я больше не вижу землю. – И Анна ушла, закрыв за собой дверь.

35

Прелестным тихим вешним утром Матс сказал:

– Ну, теперь можете посмотреть. Мы прибрали в мастерской и нынче не работаем.

Мальчик был весел, как пташка. По дороге он объяснил Катри и Анне, что недоделанных вещей Лильеберги никогда не показывают, даже заказчику нельзя войти в мастерскую, пока лодка не готова к спуску на воду. Конечно, чертежи – дело совсем другое, их можно просматривать сообща хоть сто раз, но потом остается лишь уповать на результат. Так что между знатоком-специалистом и заказчиком есть большая разница.

Когда они вошли в мастерскую, братья Лильеберг стояли в глубине, у верстаков, они поздоровались, в меру учтиво, и предоставили показ Матсу, он молодой, шустрый и еще не усвоил, что есть гордое молчание умельца. Пол был чисто вымыт, инструмент развешен и расставлен по местам. Посредине в полном одиночестве красовалась лодка, помеченная достославным вестербюским двойным «В». Матс давал разъяснения вполголоса, торопливо, вникал во все тонкости, водил Анну и Катри вокруг лодки и, в частности, обращал их внимание на сложные детали, потребовавшие долгих размышлений. Женщины говорили мало, но слушали серьезно и порой кивали, как кивают при виде доброй работы. Наконец Матс умолк, и они остановились возле штевня.

– Так-так, – сказал Эдвард Лильеберг, подойдя к ним. – Ну вот, теперь все ясно, все чин чином. Вскорости и на воду спустим, значит. Осталось уточнить только один важный вопрос, а именно – название. Как мы ее назовем?

Все молчали. В конце концов Анна коснулась рукой штевня и сказала:

– Может быть, «Катри»? Очень, по-моему, хорошее имя для лодки. К тому же это подарок – Матсу от Катри.

– А что, звучит недурственно, – заметил Эдвард Лильеберг. – В свое время и выпить бы не грех, когда она, как говорится, сойдет со стапеля.

Подошли остальные братья, поздоровались за руку, и все вместе начали обсуждать, где лучше поместить название – на корме или, может, сбоку на рубке – и каким ему быть: сделать ли его из накладных латунных букв или вырезать на дереве.

– Но куда девалась Катри? – вдруг спросила Анна.

– Видать, ушла, – отозвался один из братьев Лильеберг, а сам подумал, что, вообще-то, Катри могла бы и здесь побыть, со всеми, ведь не каждый день лодку твоим именем называют.

– Что ж, тогда шабаш на сегодня, устроим, так сказать, роздых, – решил Эдвард Лильеберг. – Коли все довольны, можно и порадоваться.

Анна с Матсом пошли домой. Косогор совершенно раскис и был сплошь изрезан ручейками.

– Погоди-ка, – сказала Анна. – Каждый год с этим косогором неприятности. Хоть плачь.

– Я вот кой-чего не понимаю, – нерешительно начал Матс. – В тот вечер мы говорили про лодку, и вы, тетя, сказали…

Анна перебила:

– Да мало ли что люди говорят! Я ошиблась. Твоя сестра долго-долго копила деньги, чтоб подарить тебе эту лодку. И кстати, никакая я не тетя. Я – Анна. Хватит ломать над этим голову, ты подумай вот о чем: как разместить койки, двигатель и все прочее.