Умер-шмумер

— А ты меня где увидел? В магазине?

— Нет, чуть раньше… На площади… Но не поверил своим глазам и потащился следом. Как осел за морковкой.

— А почему ж ты не подошел, не окликнул меня?

Побоялся?

— Если б ты была одна, я бы подошел.

— И ты все время за мной следил, что ли?

— Нет. Я был в шоке… Я не знал, как себя вести, я ведь думал, ты считаешь меня мертвым…

— Понятно. Но когда увидел, что я с другим мужчиной, взыграло ретивое, да?

— Взыграло ретивое… Надо же… Как хорошо, как приятно… Я так давно не слышал этого выражения…

Неужели еще так говорят?

— Ты мне не ответил.

— Ну да, наверное… Кстати, кто этот тип? Ты с ним здесь познакомилась?

— Да нет, я давно его знаю, очень милый человек…

— Ты замужем, Ника?

Она немножко помолчала.

— Сейчас нет.

— Но была?

— О! Сколько раз!

— И сколько?

— Три! — чуть помедлив, сказала она. — А впрочем, какая разница, все прошло… Говорят, у человека клетки обновляются каждые семь лет, значит, за эти годы они обновлялись целых три раза, ничего прежнего не осталось…

— Не правда, очень многое осталось… Я вот на тебя смотрю — и мне кажется, не было этих лет, не было, понимаешь?

Она посмотрела ему в глаза, усмехнулась и жестко сказала:

— Нет, не понимаю, Влад. Для меня изменилось все. А главное — я сама изменилась.

— Я вижу. Ты стала лучше… гораздо лучше…

— Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была!

— Тьфу ты, черт, действительно есть что-то онегинское в этой ситуации… Чуть свет — уж на ногах! и я у ваших ног…

— Это «Горе от ума», — сухо поправила Ника.

— Да, надо же… Я так отошел от литературы…

А что, в России по-прежнему много читают?

— Читают довольно много, вопрос в том, что читают… — улыбнулась Ника. — А ты больше не читаешь?

— Читаю, только не по-русски… Я запретил себе…

Я запретил себе тогда вообще все… запретил себе свое прошлое… Кто же знал, что все так изменится у вас…

— У вас… Впрочем, это так. У нас! Да, действительно все изменилось. Видел бы ты сейчас Москву…

— А что? — с замиранием сердца спросил он.

— Она такая красивая стала! И твой дом… Я недавно проезжала по Спиридоновке, кстати, она опять называется Спиридоновкой… Твой дом отремонтировали, он такой свеженький…

— А ты? Ты там же живешь?

— Нет, мой дом снесли, я теперь живу на проспекте Мира.

— А у тебя… У тебя есть дети?

— Нет, детей у меня нет. А у тебя?

— У меня есть сын, Тео. Знаешь, он совсем не говорит по-русски…

— Ты тоже стал говорить с акцентом.

— Шутишь?

— Нисколько.

— Хотя чему удивляться. Мне редко приходится говорить по-русски.

— Не общаешься с эмигрантами?

— Практически нет. Впрочем, это неважно. Расскажи лучше о себе. Как ты живешь, где работаешь, и вообще…

— Мне, Влад, особенно нечего рассказывать. Живу я нормально, в общем даже неплохо по нынешним меркам… работаю. Я делаю кукол.

— Кукол? Каких кукол?

— Для кукольных театров и просто так, на продажу… И знаешь, они имеют успех. В Италии на выставке получила первую премию, у меня много премий… Это дает кусок хлеба… У нас теперь много богатых людей, и они часто заказывают мне кукол — для детей, для подарков или просто для украшения интерьера… У меня хорошая профессия, Влад.

— И у тебя есть ворох платьев?

— Ворох платьев? — Она нахмурила брови, словно что-то припоминая. Подумать только, ты помнишь эту детскую глупость! — Лицо ее вдруг прояснилось, помолодело. — Ну надо же… Я тронута. Нет, вороха, наверное, нет, но просто потому, что мне это уже не нужно.

— Хочешь, я куплю тебе этот ворох, а?

— Нет, зачем? Спасибо, конечно, за порыв, но вполне достаточно и одного платья.

Они замолчали, глядя друг на друга. В этой хрупкой, прелестной женщине была какая-то странная умудренность. Не должна женщина в ее возрасте быть такой, ее еще должны раздирать страсти, тем более Ника всегда была страстной натурой, порывистой и неожиданной. Теперь она стала другой. Но от этого еще более интересной, и как будто бы совсем неопасной. Ни истерик, ни упреков, ничего… С ней так хорошо, так легко…

— Ника, ты удивительно изменилась.

— Ты это уже говорил.

— А твоя мама, она как?

— Мама давно умерла. У нее был инсульт, она долго болела.

— Прости, я не знал…

В ее глазах промелькнула какая-то усмешка.

Между тем под деревом уже становилось жарко.

— Может, поедем? — предложила Ника.

— Куда? Я не хочу с тобой расставаться. Ты спешишь?

— Нет, не спешу.

— А давай покатаемся по Рейну на пароходике?

— Давай!

Они доехали до пристани и вскоре уже сидели на палубе прогулочного парохода. На солнце их быстро разморило. Он взял ее руку. Она не отняла, но ответного порыва он не ощутил.

— Ника, подумать только — мы с тобой вместе плывем по Рейну… Кто бы мог предположить…

— Да, и ты, насколько я понимаю, пытаешься меня соблазнить, засмеялась она.

Его бросило в жар.

— Но ты ведь и вправду безумно соблазнительная женщина… И загадочная…

— Да что ты, Влад, какие там загадки… Просто ты, вероятно, ожидал от меня истерик, упреков, обмороков, стенаний по загубленной тобою жизни, так?

— Я об этом даже не думал.

— Думал, думал, потому и назначил свидание не на вчерашний вечер, а на утро, чтобы дать себе возможность отступить… Почему же ты не сбежал, Влад?