Умеренность. Путь к свободе, мудрости и величию

Когда мы управляем собой, у нас обязанности правителей, а не подданных.

Теодор Рузвельт

Люди, хорошо владеющие своим телом, неуникальны. Нет недостатка и в умницах, взявших под контроль свои интеллект и дух в той или иной профессии. А вот человек, сочетающий то и другое, да еще в публичном пространстве, и делающий вклад в социум, — чрезвычайная редкость.

Конечно, в монастырях и горных приютах можно найти умеренность и ограниченность; мы же стремимся не к этому. Можете ли вы достичь покоя, равновесия в хаосе реальной жизни? В окружении искушений? Вне зависимости от того, ликует толпа или улюлюкает? Вне зависимости от того, что люди вообще считают возможным и стерпят, что вам сойдет с рук?

Мы называем этот редкий трансцендентный аспект определяющим — владеть собой всегда, ментально и физически, во всех формах. Находить механизм, который позволит дать сверх обычного, больше извлечь из себя. Это величие, к которому мы стремимся, место, где тело, разум и дух объединяются для противостояния напряженной ситуации. В судьбоносные моменты мы демонстрируем, ради чего были принесены жертвы, показываем, из чего мы сделаны, доказываем, что можно владеть миром и сохранить свою душу.

Возвышайте себя

На протяжении четверти века Антонин[179] пробивался к вершинам римской политики, и вот наконец император Адриан, измученный затяжной смертельной болезнью, был готов передать ему заработанную корону.

«Я нашел вам императора, благородного, кроткого, послушного, благоразумного, не упрямого в юности, не беспечного в старости, — Антонина Аврелия», — сказал Адриан об этом любимом всеми человеке.

Только это была жестокая ложь.

Антонин безупречно служил квестором, претором, консулом и сенатором. Образцовый характер и безукоризненное прошлое подготовили его к власти так, как мало кто был готов прежде. Но у Адриана и у судьбы были разные планы.

Несмотря на благожелательные слова, Адриан считал, что истинное будущее Рима связано с другим правителем — Марком. Антонин будет его местоблюстителем — до нелепости ультраквалифицированным согревателем трона[180].

Реальная история монархов не имеет ничего общего с чисто символическим и заботливым правлением современной королевы Елизаветы II. Античный мир был жестоким и безжалостным. Оказавшись на вершине, Антонин должен был укрепить власть, защитить себя и обеспечить наследие, которое останется на все времена. Доказать, что его недооценили. Взять то, чего жаждали его амбиции.

Но этого не произошло.

В течение 23 лет правления и незавидной, невозможно трудной работы по подготовке мальчика себе на замену Антонин давал мастер-класс по воздержанности. Он был не просто уравновешенным и добропорядочным человеком — уравновешенным и добропорядочным главой огромной империи. Миллионы подданных поклонялись ему, как всемогущему богу!

Ни разу он не поставил себя на первое место. Ни разу не отдал предпочтение интересам собственной семьи в ущерб интересам народа. Вместо того чтобы жаловаться или плести интриги, он принялся за работу, которая, должно быть, казалась (по крайней мере, сначала) совершенно несправедливой и неблагодарной.

Античные историки отмечают, что за время своего правления Антонин не пролил ни капли крови — ни внутри государства, ни за границей[181]. Эти мягкость и преданность стране, своему делу, тем, кого он любил, принесли ему прозвище — пусть не такое славное, как у Александра Великого, и не такое устрашающее, как у Вильгельма Завоевателя, но более величественное: Антонин Пий[182].

Проявлять умеренность и самоотдачу, противостоять искушениям, преодолевать стрессы, неизбежные при управлении 70–80 миллионами человек, населяющих более 9 миллионов квадратных километров территории, — святое дело.

Римский император Антонин Пий делал реально то, что для королевы Елизаветы было лишь формальными церемониями. Он имел право принимать законы и обеспечивал их соблюдение, рассматривал судебные дела. Он мог вести войны, управляя самой безжалостной военной машиной того времени. Добавлял или удалял дни недели, полностью распоряжаясь римским календарем. Будучи pontifex maximus (верховным понтификом), то есть главным жрецом, он мог изменять и догматы римской религии.

Мы знаем, как употребляли такую власть большинство императоров. Страницы, тома, библиотеки заполнены их злодеяниями и излишествами.

Так почему же Антонин, ставший исключением в римском правлении, не так известен?

Такова ирония умеренности. Она делает нас лучше и гораздо реже жаждет признания величия. Антонин был явно равнодушен к внешним почестям и активно избегал их[183]. В знак уважения ближе к концу его правления сенат предложил переименовать сентябрь и октябрь в антонин и фаустин — в честь императора и его жены; однако Антонин не согласился. Июль и август носят имена Юлия Цезаря и Октавиана Августа даже две тысячи лет спустя — скромному Антонину не досталось такой вечной славы.