Умеренность. Путь к свободе, мудрости и величию

Когда Тиберий стал в 14 году императором, он поселился во дворце удовольствий на острове Капри. Нерон, освободившись от влияния матери, потребовал лиру и провозгласил себя самым талантливым музыкантом Рима. Он игнорировал государственные дела, чтобы тешить свое эго.

Рассказывая о Тиберии, о разных поучительных случаях, Марк Аврелий заметил, «как недорого стоит вся эта напряженность и насколько достойнее философа при данной вещественности являть себя просто справедливым, здравомысленным, следующим богу»[204].

Так он и поступал. Хотя поначалу и не без некоторых сомнений. Говорят, Марк Аврелий заплакал от известия, что станет императором. Он знал свою историю, и для него этот труд не был благословением, позволяющим разбогатеть. Это тяжелая работа — быть не просто императором, а хорошим императором, не дать должности шанса испортить и разрушить себя.

Наверняка иногда ему хотелось заняться чем-то другим, и он предпочел бы свои книги и свою философию тому бремени, что выбрала для него судьба. «Даже если ты достигнешь мудрости Клеанфа или Зенона, — писал ему один из наставников, — все же против своей воли ты должен надеть пурпурный плащ, а не шерстяной плащ философа».

Сможет ли он это сделать? Сможет ли носить его с честью и достоинством, не испачкавшись о него? Ему было плохо от самой возможности сорваться, как Калигула, Веспасиан или Клавдий. Однажды ночью ему приснилось, что его плечи сделаны из слоновой кости. Да, он достаточно силен. Возможно, эта работа не разрушит его. Он сможет ее выполнять. Он сделает это. Он не станет, как они. Он использует эту работу как холст, чтобы нарисовать шедевр.

Говорят, ни один человек не является героем для собственного камердинера. Марк был ближе к Антонину, чем любой из слуг. Он наблюдал императора в лучшие и худшие времена на протяжении более чем двух десятилетий. И он боготворил его.

Другие наставники, советники, изучение стоицизма — все сыграет свою роль в успехе Марка, однако Ренан отмечал: «Превосходя всех этих мастеров, собранных со всех концов света, был один мастер, которого Марк почитал выше всех; и это был Антонин… Именно потому, что рядом с Марком Аврелием находился наиболее прекрасный образец совершенной жизни, человек, которого он понимал и любил, он стал тем, кем стал».

И Антонин был героем. Он заслужил это почитание не единственным мигом отваги на поле боя, а невероятной дисциплиной, которой требовал от себя изо дня в день. Марк, наблюдавший это, вдохновлялся увиденным и посвятил этому и свою жизнь. В этом суть дисциплины. Она заразительна, как и мужество.

Марк перенял ее от Антонина и стал тем, кем и чем он был. Это невероятно.

Когда Марк получил корону и исключительную власть, принадлежавшую ранее Антонину, он столкнулся с еще одним испытанием. Такое же прошел некогда и его образец для подражания. Благодаря придуманному Адрианом странному плану преемственности у Марка имелся «брат по усыновлению» Луций Вер с неясной ролью. Что было делать императору с этим потенциальным конкурентом?

Один стоик предупреждал предыдущего императора: надо избавляться от других наследников мужского пола, поскольку Цезарей не может быть слишком много. Марк думал-думал и нашел решение, не имеющее аналогов в истории по щедрости и самоотверженности. Это было буквально ходячее несоответствие с изречением, будто абсолютная власть развращает абсолютно: он назвал своего брата соправителем. Отказался от абсолютной власти. И первое, что для этого сделал, — отдал половину[205].

Марк Аврелий и его «брат по усыновлению» не могли бы различаться сильнее. Луций Вер не был так строг к себе. Неизвестно, держал ли он когда-нибудь в руках книгу по философии[206]. Считал ли Марк себя выше? Все, что мы видим в его «Размышлениях», — это благодарность, «что брат у меня был такой, который своим нравом мог побудить меня позаботиться о самом себе, а вместе радовал меня уважением и теплотой»[207].

Говорили, истинное величие Марка Аврелия в том, что он направляет требовательность только на себя. Он не дожидался платоновской республики. Он понимал, что люди несовершенны. Он нашел способ работать с ними и ставить их на службу на благо империи, выискивал в них достоинства, которые прославлял, мирился с пороками, которые, как он знал, лежали вне его контроля.

«Ибо у нас, — говорил он, обращаясь к сенату, — совсем нет никакой собственности, так что даже тот дом, в котором мы живем, является вашим»[208]. Одно из немногочисленных прямых указаний Марка сенату заключалось в необходимости проявить милосердие к некоторым его политическим врагам, пытавшимся совершить переворот.

Большинство распоряжений Марка Аврелия были обращены к нему самому. Переводчик Робин Уотерфилд отмечает: 300 из 488 записей в «Размышлениях» — это правила, установленные Марком.

Он вставал рано. Писал в дневник. Активно жил. Ему не досталось крепкого здоровья, но он никогда не жаловался, не использовал это в качестве оправдания, не позволял замедляться себе больше, чем абсолютно необходимо.