Умеренность. Путь к свободе, мудрости и величию

Я доверял этому процессу. Любил дисциплину, с которой был знаком. Позволил ей поддерживать меня.

С радостью сказал бы, что вскоре после этого все пошло на лад. Но так не бывает ни в писательстве, ни в жизни. То, что происходило в реальности, было более медленным, более итеративным, но в конечном счете таким же преобразующим процессом.

Пока я двигался по длинному коридору отчаяния, внутрь меня стал проникать свет. Лу Гериг вышел из тени. Когда я прочитал почти четыре тысячи страниц разных биографий, королева Елизавета стала портретом характера. Медленно, по крупицам, глава за главой, один персонаж за другим.

Как и обещала моя карточка, книга проявилась. Оставалось только ее написать.

Плюс пандемии в том, что она оказалась вынужденным экспериментом над образом жизни, дав шанс усовершенствовать и улучшить ежедневный распорядок письма. По мере того как дни сливались воедино, а бесконечные возможности обычной жизни исчезали, оставив лишь один нескончаемый день, необходимы были только слова, которые мне предстояло написать.

Я просыпался рано и одевал детей. Сажал их в коляску, и мы ходили или бегали, дожидаясь восхода солнца. Жена в это время досыпала, добирая столь необходимый сон. Мы считали оленей, отдыхающих на полях, и разглядывали кроликов, шныряющих по тропинкам. Разговаривали и наблюдали. Наслаждались обществом друг друга — без помех.

Я давно взял за правило не прикасаться к телефону в течение первого утреннего часа. Дело не только в контроле времени, проведенного в гаджете, но и в освобождении места для таких моментов, как этот, и для идей, которые волшебным образом появляются в голове, подобно бетховенскому раптусу. Хотя работа и была последним делом, о котором я думал.

Мы возвращались домой, я усаживал детей играть и принимал душ. Я работаю на себя, но мне важно не столько выглядеть, сколько чувствовать себя свежим, поэтому я бреюсь каждое утро. Работа значит для меня слишком много, чтобы приниматься за нее в неряшливом виде. Поэтому я надеваю простую одежду (примерно одно и то же каждый день, чтобы уменьшить ненужный выбор), а затем сажусь за дневник.

Неважно, сколько времени он отнимет — пять минут или двадцать пять, — это занятие меня успокаивает. Бумага более терпелива, чем люди, писала Анна Франк. Она была права: один из лучших способов усмирить сложные эмоции — изложить их на странице. И оставить там.

После дневника наступало время работы — сначала самое важное, самое трудное. Я спускался в кабинет в книжном магазине и начинал писать. Никаких задержек, никаких проволочек, никаких цифровых отвлекающих факторов. Только текст. Как-то в первые трудные дни работы над книгой я повесил на стену записку со словами Марты Грэм: «Никогда не бойтесь материала. Материал знает, когда вы боитесь, и не станет помогать». Самодисциплина бессмысленна без мужества и, конечно, является его определяющей характеристикой — это готовность к тому, что должно быть сделано.

Книга в целом требует много-много часов работы, но они распадаются на довольно небольшие промежутки времени. Если я прихожу в кабинет в 08:30, то могу закончить писать к 11:00. Пары часов достаточно. Всего пара паршивых страниц в день, как гласит одно старое писательское правило. Писательская дисциплина заключается в том, чтобы быть на месте.

Времена года сменяли друг друга. Как обычно, бушевали мировые события. Возможности, отвлекающие факторы, соблазны — все они тоже делали свое дело: появлялись, сигналили, действовали на нервы, соблазняли. Я день за днем продолжал работать. Справа от монитора, между двумя снимками сыновей, висит фотография, подаренная мне спортивным психологом Джонатаном Фейдером. Знаменитый врач Оливер Сакс в своем кабинете, а позади него — большая табличка, на которой написано: «Нет!»

Говоря «нет» собеседованиям, встречам, фразам «Можно я отвлеку вас на минутку?», я говорил «да» тому, что имеет значение: моей семье, моей работе, моему здравомыслию.

Работа — не только писать. Всегда есть дела, которые нужно сделать, и проблемы, которые надо решить. На вторую половину дня я планирую телефонные звонки и беседы. Редактирую, читаю, записываю подкасты для Daily Stoic и Daily Dad. Работаю над проектами для книжного магазина и занимаюсь другими делами.

И каким бы насыщенным ни был день, я каждый вечер прихожу домой к ужину — в идеале так, чтобы еще успеть поиграть с детьми. Вечером мы снова идем на прогулку, а затем я укладываю сыновей спать.

Ничто так не укрепило мою дисциплину, как появление детей. Я стараюсь думать о том, как трудно быть маленьким, особенно в нынешнее неопределенное время. Стараюсь помнить, что спешка при укладывании спать или по дороге в школу означает сокращение времени, которое мы проводим вместе и которого у нас больше никогда не будет.

Я одергиваю себя, когда огорчаюсь или раздражаюсь: дети просто устали. Они голодны. Они не умеют общаться. Когда мы вместе лежим на кровати, я говорю себе: «Это замечательно. Нет ничего лучше».