Умеренность. Путь к свободе, мудрости и величию

«Здесь видны личная ответственность и изобретение совести, — размышлял он в письме своему редактору, когда создавал эти страницы. — Ты можешь, если хочешь, но решать тебе. Эта маленькая история становится одной из самых глубоких в мире. Я всегда это чувствовал, но теперь я это знаю».

Идет ли речь о Библии, Геракле, романе «К востоку от рая» или о «Фаусте», смысл притчи один: у нас есть выбор. Мы выбираем между самоконтролем и недисциплинированностью, добродетелью и пороком.

Самоконтроль нужно соблюдать на физическом уровне. Его нужно воплощать ментально. Когда наступит момент, нужно действовать авторитетно.

Мы сами решаем, как это будет выглядеть. Не один раз, а тысячу раз на протяжении всей жизни. Не только в прошлом и будущем, но и прямо сейчас, сегодня.

Как это будет?

Зависимость или независимость?

Величие или разрушение?

Дисциплина — это судьба.

Она решает.

Выберете ли вы ее?

Послесловие

При создании этой книги я уперся в стену.

Чтобы уложиться в жесткие сроки, установленные издателем, нужно было начинать писать в июне. Но я сидел в кабинете, просматривал груды материалов, и это казалось почти невозможным. Практически всегда уже на первом предложении книги я точно знаю, о чем буду говорить на каждой странице.

Вдохновение, наитие, импровизация — это для дилетантов.

У профессионала есть план.

В этот раз, к моему ужасу, его не было. Конечно, в целом я представлял рамки, но слишком многое оставалось неопределенным. Структура, персонажи, примеры — все это пока отсутствовало. Как завлечь читателя такой не особо привлекательной темой, как умеренность и сдержанность? Я не знал. Более того, я засомневался, что буду знать.

Единственное слово, годившееся для моих ощущений, — отчаяние. Сомнение? Оно есть всегда. Страх? Он тоже в какой-то степени появляется всегда, когда человек пытается сделать что-то сложное. Мое чувство было глубже. Это был кризис уверенности. Мне казалось, я выбрал не ту тему, у меня нет материала, меня бросила муза. Я даже подумывал, не позвонить ли издателю с просьбой об отсрочке.

А еще я устал. Просто очень устал.

Придумать идею книги — это творческое занятие. Фактическое создание книги — это мучительный ручной труд, сидение в кресле, шлифовка каждого предложения. Процесс, измеряемый не часами или днями, а месяцами и годами. Это марафон на выносливость, психическую и физическую.

Я же за последнее десятилетие пробежал не пару таких марафонов, а дюжину — один за другим. Это примерно 2,5 миллиона слов — в опубликованных книгах, в написанных статьях и ежедневных электронных письмах, которые я отправил. Эта книга отмечает половину пути в моей серии о четырех добродетелях, и меня поражает, что мы вступили в третий календарный год дестабилизирующей и разрушительной глобальной пандемии, которая началась, когда двум моим детям не было четырех лет.

Я сижу в историческом здании XIX века — над книжным магазином, который сам же открыл в этот бурный неопределенный период. Сегодня, как и каждое утро, я встал в семь, гулял с детьми и осматривал заборы на скотоводческом ранчо, где мы живем[286].

Казалось, все настигло меня, когда я меньше всего могу себе это позволить.

Я не склонен верить в божественное вмешательство. Но мне требовалась помощь…

В один из знойных техасских дней я сидел за столом в своем кабинете и перебирал карточки с заметками. Их было тысячи, и они подавляли меня: казалось невозможным соединить их так, чтобы получилась книга. Я взял одну.

Два десятка слов, написанных красным фломастером. Когда я написал их? Почему написал? Что побудило меня? Все, что я знаю: эти слова были написаны.

Доверяй процессу. Продолжай работать с карточками. Когда я проверю их в июне — если выполнил свою работу, — будет книга.

Это было не совсем чудо. Но, бросив вызов пространству и времени, я переместился из прошлого в будущее, чтобы передать напоминание о самодисциплине.

И знаете, это спасло меня.

Не от работы, конечно, а от самого себя. От того, чтобы сдаться. От отбрасывания той системы и того процесса работы, которые так верно служили мне во всех этих книгах, статьях и электронных письмах.

В одном из лучших фрагментов своих «Размышлений» Марк Аврелий, почти наверняка находясь в глубинах какого-то личного кризиса веры, повторяет себе: «Люби дисциплину, с которой знаком, и пусть она тебя поддерживает»[287].

Именно это и велела делать моя карточка.

И я прислушался.

Я начал приходить в кабинет еще раньше. Раскладывал карточки по небольшим стопкам. Устанавливал связи, нити, по которым мог бы найти ключ, чтобы открыть книгу.

Вместо того чтобы беспокоиться, я использовал спокойный и кроткий свет философии, о котором сам писал. Подолгу гулял, когда застревал. Старался соблюдать распорядок дня. Игнорировал постороннее. Концентрировался. А еще сидел — просто сидел — и размышлял.