Итак, положение Верховного Правителя было шаткое, и ручкаться с ним — дело рисковое. Однако же никого лучше на политическом небосклоне днем с огнем не сыскать. Если оттолкнем протянутую руку, другой нам никто и не подаст. Да, Виссарион горд, обидчив, горяч, порой опрометчив в решениях, но зато в предательстве отродясь не замечен. Подлость людскую ненавидит пуще любых чудовищ, а это по нынешним временам свойство драгоценное, напрочь позабытое.
Обо всех этих резонах рассказал я Насте, и она согласилась с моим решением — довериться князю. Согласилась целиком и полностью. Не только потому, что всецело доверялась мне, а логику мою живыми чувствами промерив. Нынче, когда жена моя превратилась в маму и почувствовала на себе великую ответственность, едва не в одночасье стала она взрослым, состоявшимся человеком. Имелось у нее теперь свое собственное мнение — по крайней мере, о самом главном.
Одной лишь Аньке было на политические хитросплетения ровным счетом плевать. Она делала, что должен делать всякий уважающий себя младенец: сосала бутылочку с молоком, спала, плакала, смеялась, играла с погремушками, пачкала пеленки. И мы могли ей только позавидовать.
На въезде в город обоз остановили стражники во влажных с ночи мундирах черного сукна. Поговорили с хорунжим и пропустили, не проверяя документов и не заглядывая в повозки. Вопиющее легкомыслие — в теперешнее смутное время. Но нам с Настей оно было на руку.
Кедрин встретил нас на восходе — туманно-дымчатом, пронизанном рассеянными солнечными лучами, от которых тускло заблестели рассыпанные по улицам горсти золотых монет — сохнущих лужиц. Улицы Кедрина казались мне вышедшими из теплого и радостного детского сна.
Проехав с полверсты по Самойловскому тракту, плавно переходящему в Ореховый бульвар, мы поблагодарили возницу, дали ему отдельную маленькую денежку, попрощались, слезли с воза и пошли пешком. Чувство, охватившее меня в те минуты, трудно передать словами. Я словно бы вернулся в прошлое — в ту пору, когда не случилось еще утрат, когда вся семья была в сборе, когда я был любимым старшим сыном — подающим надежды, почти взрослым, но еще ребенком. Великовозрастным ребенком, который мог спрятаться за широкую отцовскую спину, ограждавшую от всех напастей, мог искать защиты у матери, готовой простить любую глупость, мог попросить совета у деда — живого собрания мудрости и колких шуточек на самый разный вкус. Но тогда у славного семейства Пришвиных был свой дом — хоть и малость тесноватый, но такой обихоженный, уютный, знакомый и родной до последней скрипучей половички…
Гора, на которой разместился квартал Желтый Бор, показалась между домами. Жилье лепилось к ее склонам, будто ласточкины гнезда. Желтый Бор, несомненно, походил на горный аул. Эта наша гора без названия полого выгибалась, приподнимая часть города над равниной, и, волной накатившись на речной берег, была обрублена крутым обрывом с вечными осыпями и оползнями. Городские власти уже два века безуспешно укрепляли его посадкой деревьев, частоколами и каменными стенками, но, как видно, желание Желтого Бора искупаться в холодных водах Колдобы было неодолимо.
Мой квартал вскоре исчез из виду. Нам предстояло пройти по городу целую версту, но меня охватило нетерпение, горячка, остудить которую можно лишь ведром ледяной воды. Чего я, собственно, ждал? На что надеялся, стремясь к несуществующему дому? Разве на чудо.
Я против воли ускорял шаг, обгонял жену, спохватывался, останавливался, поджидая ее, и снова обгонял. Спящую девочку я взял на руки, чтобы Насте было легче идти. Она отдала драгоценный сверток не сразу — пришлось уговаривать. Словно боялась, что не удержу, уроню или сожму слишком крепко. Или мне такому, сегодняшнему, она не доверяла? Странные они люди — женщины…
Знакомые с детства дома, заборы, памятники, скверы, площади встречали меня, выскакивали из тумана, словно подкравшись, затаившись и желая сделать сюрприз. Я узнавал их, сердце замирало. И тут же начинало бешено колотиться. Скорей!.. И это, и вот это — все как было, все на месте.
После долгих скитаний по соседним губерниям, на чужбине, в ненавистных мне пустынях я возвращался в свой мир, и мне было радостно. Хотелось попасть домой сию ж секунду и одновременно — чтобы счастливая дорога к дому не кончалась. Но уже начался знакомый до боли Желтый Бор, который нельзя позабыть. Моя малая родина, где Настя никогда не бывала. И еще совсем недавно я сомневался, попадет ли она сюда когда-нибудь.
За следующим поворотом будет пепелище на месте фамильного гнезда семьи Пришвиных. Это было место моего рождения, оперативный штаб рати, а потом, для «детей оборотня», — цель в перекрестье прицела. Все заключено в нем, весь мой мир. Почти весь…