Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

Самое смешное, я верю есаулу. И только тут понимаю: почудившаяся мне опасность грозила отнюдь не со стороны Кедрина. Сейчас, впрочем, ее уже нет. И еще я понимаю, что целых двадцать три минуты, нарушив нашу договоренность, не связывался с колонной, а сама она тоже молчком молчит. Черт подери!

— Освободить дорогу! — повторяю приказ и отпускаю есаула. — Посторожи-ка их, — кидаю начальнику разведки и бросаюсь к нашему «пээру» с рацией.

На дворе сентябрь, бабье лето в разгаре. После устрашающих грозовых облаков распогодилось. Знойное марево над лесом. Солнечное сияние, растворив небесную голубизну, проникает в каждую твою клеточку, просвечивая ее насквозь. Пиликанье кузнечиков сливается с мушиным жужжанием в единую умиротворяющую мелодию, а на душе — черный ужас.

— Шмель! Шмель! Прием! — Только шорох помех в эфире. — Шмель!!! Тудыть твою в маковку!!! Это Комар! Отвечай!!! — Нет ответа.

— Давай назад! — высунувшись из кабины, кричу Ефиму Копелеву.

Он быстро пятится к мотору, все еще держа на мушке зашевелившихся у фургонов казаков.

— Живей! — кричу я.

Мне чудится: именно этот миг решает судьбу наших, мы еще можем их спасти. Хотя в глубине души сознаю: то, что должно было произойти, случилось. Пока доберемся до колонны, будет уже два часа — выйдет время, отмеренное командующим округом. Значит, все закончится.

«Пээры» мчатся по бетонке, стрелка на спидометре колеблется у отметки «девяносто», деревья, кусты, избы, заборы мелькают по сторонам, а мне кажется, что мы тащимся едва-едва.

— Быстрей. Быстрей, — непрерывно шепчу я. Мое шипение действует на нервы водителю.

— Не гони лошадей, командир, — трогает меня за плечо Копелев. — Все равно смерть не обгонишь — быстрее скачет.

— Чью смерть? — бурчу я в ответ, потом вызываю по рации заслон: — Шершень! Шершень! Я — Комар! Прием!

— Я — Шершень. Все в порядке. Окопались, ждем. Приехали несколько армейских фургонов с солдатами, встали поблизости. Кто дремлет, кто в носу ковыряет. А что у тебя?

— Шмель замолчал. За Нестерове казаки на два часа перекрывали дорогу. Возвращаюсь с разведки. Думаю, дело плохо. Скоро узнаем. До связи.

— Понял тебя, Комар.

Пока говорил, вроде легче было. И тотчас снова окунулся в невыносимое ожидание. Что там с колонной? Самое худшее лезло в голову — это уж как водится. А вдруг у Шмеля просто-напросто сломалась рация?

…Колонна стояла на бетонке, растянувшись на две с лишним версты. Издали было не видать никакого движения около бронеходов, тягачей, грузовиков и санитарных лечучек. Двигатели ревели, гудели, тарахтели, работая на холостом ходу. Из-за облака выхлопных газов силуэты машин казались смазанными: постепенно истончались, сходили на нет, перетекая из нашего бренного мира в мир иной.

Сердце мое сжалось в груди — его будто стиснула рука людоеда-нгомбо. Я на ходу распахнул дверцу. Шофер ударил по тормозам. Не дожидаясь полной остановки, я соскочил с подножки. Не удержавшись на ногах, перекатился, вскочил и рванул что есть мочи — вровень с притормозившими из-за меня моторами.

Кабины грузовиков были открыты, крышки бронеходных люков подняты. И ни одного человека рядом. Ни живого ни мертвого. Куда они девались, черт подери?!

Я добежал до головного фургона, заглянул в кабину — пусто, никаких следов схватки, автоматы и подсумки с запасными дисками лежат на сиденье. И крови нет на трещиноватом бетоне, тут и там залитом черными кляксами вара. Гильзы не рассыпаны, окурки не брошены. Не пахнет ни потом, ни порохом. Я обежал мотор, заглянул в обтянутый брезентом кузов: людей нет, оружие и вещмешки — на деревянных скамейках. Ай-яй!

Обочины проверил — вдруг там следы? Ничего. Кинулся вдоль колонны — к передвижному госпиталю. Тяжелораненые никуда уйти не могли.

Мимо меня медленно, как во сне, проезжали «пээры» разведчиков. Бойцы круглыми глазами глядели на пустые машины. Я вскочил на подножку ближайшего, крикнул:

— Жми!

Водитель газанул.

Через три минуты оказались у моторов с красными крестами в белом круге. Я соскочил. Мы с Ефимом Копелевым заглянули в первую летучку. Окровавленные носилки на месте. Людей нет — ни врачей с медбратьями, ни санитаров, ни раненых. На бетоне рядом с машиной несколько бурых пятен и размотавшийся, пропитанный сукровицей бинт.

«А мертвые?!» — стукнуло мне. Кинулся к морозильникам. Двенадцать груженных трупами моторов стояли перед бронеходами арьергарда. Распахнул дверцы первого морозильника. В лицо дохнуло холодом. Иней на потолке и стенах. Трупы на месте. На них не покусились — значит, на колонну напали не желтые грызлы, которые таскают на горбу сирен и могут завлечь к себе в пасть не только живых, но и мертвых.

— Командир!!! — Бежит, размахивая руками, один из разведчиков. На груди у него прыгает на ремне «петров». — Нашел!!!

— Что? — беззвучно выдыхаю я. Во мне все провалилось.

— Следы ведут в лес!

Мы быстро шагаем к ольшанику, который густо пророс Давно отцветшей душицей. Начинаем пробираться сквозь переплетение стволов и стволиков. Трещат под ногами сучья, хлещут по лицу ветки. Я пру напролом, прикрывая лицо рукой. Ефим идет по пятам.