Умереть на сцене

— Да что я могу рассказать? Меня даже в зале не было, я и не видел ничего.

— Тем не менее. Вот, например, скажите, бутылочка, из которой Кострова пила, — это ее персональная или у вас какие-то общие запасы?

— Общие, — немного заторможенно кивнул он. — В смысле ее. То есть у нас кулер есть, все оттуда воду наливают. Но Галочка к нему даже близко не подходит, она всегда пьет только «Перье», для нее специально заказывают.

— Вот, уже интересно, — подбодрила я. — А кто эту воду привозит в театр, где она хранится, у кого есть доступ? Вспоминайте все, что знаете.

Феликс Семенович потер лоб.

— Все о воде? Хм, а полиция тоже, наверное, будет спрашивать… а что, давайте порепетируем. Значит, так…

* * *

Я успела очень полезно поговорить с Феликсом Семеновичем. Сосредоточившись на том, чтобы ответить на мои вопросы наиболее четко и полно, он перестал нервничать и снова превратился в аккуратного делового директора театра. Минут через сорок в зал вошли полицейские: Евгений Васильевич Сухарев и двое ребят из его группы, Паша и Костя. Да-а, лучше бы прислали незнакомых.

Нет, лично я с Евгением Васильевичем общаюсь без особых проблем. Он, конечно, человек не самый приятный, но приходилось нам вместе работать — и ничего, ладили. А вот Гошка… Не знаю, что произошло в те далекие времена, когда мой напарник вместе с Бариновым и Ниночкой еще были штатными сотрудниками правоохранительных органов, но с тех пор Гошка и Сухарев не только не разговаривают, но даже не смотрят в сторону друг друга. Я пыталась выяснить, в чем там было дело, но Сан Сергеич обсуждать эту тему отказался, а Гошка только надулся и заявил, что у них с Сухаревым нормальные рабочие отношения и говорить тут не о чем.

Впрочем, что я на пустом месте переживать начала? Гошки здесь нет, да и я лицо незаинтересованное, случайный свидетель. Доложу все, что видела и слышала, передам подозрительную бутылочку, и все, могу быть свободна!

Я встала с кресла и помахала рукой, привлекая внимание. Полицейские тут же направились к нам.

— Привет, Рита, — поздоровался Паша.

Сухарев молча кивнул, а Костя дружелюбно хлопнул по плечу:

— Здорово, Рощина! Что, опять у нас хлебушек отбиваете?

— Здравствуйте. — Я кисло улыбнулась и потянула за рукав вдруг затормозившего Феликса Семеновича и коротко всех представила: — Директор театра, Феликс Семенович. Майор полиции Евгений Васильевич Сухарев. Павел, Константин, оперативные сотрудники.

— Очень приятно. — Директор пожал мужчинам руки и округлившимися глазами посмотрел на меня, на Сухарева и снова на меня: — А вы что, знакомы?

— Не первый год, — подтвердил Евгений Васильевич, а я слегка покраснела. Феликс Семенович считает меня журналисткой из «Вечернего бульвара» — как же ему не удивляться. Впрочем, журналисты ведь с самыми разными людьми общаются, почему бы среди моих знакомых и не оказаться полицейским? Имею полное право.

— Что у вас там за люди у выхода толкутся? — хмуро продолжил Сухарев. — Разве их не предупредили, что все должны оставаться на рабочих местах?

— Конечно, предупредили! — всполошился Феликс Семенович. — Я же всем объяснил! Я же на вахте распоряжения отдал!

— Вот вахтерша и не выпускала никого. Дверь заперла и ключ не давала. — По лицу Евгения Васильевича скользнула слабая тень улыбки, действия вахтерши он явно одобрял.

— Ну что за люди! Я же и списки распорядился составить, и отметил тех, кого в первую очередь отпустить надо, а они все равно!.. — расстроился директор. И неожиданно добавил: — Елене Сергеевне премию выпишем, за добросовестность!

— Это правильно. Добросовестных вахтеров надо поощрять. А где списки?

Директор протянул ему листок.

— Угу. Где у вас тут можно присесть?

Феликс Семенович растерянно огляделся и пожал плечами:

— Да, собственно, везде.

Сухарев тоже посмотрел на ряды обитых красным бархатом кресел:

— Действительно. А врач со скорой заключение уже написал?

— Н-не знаю. Вон она, около Андрея Борисовича, можно у нее спросить.

— Спросим. — Евгений Васильевич двинулся вперед, махнув нам, чтобы шли следом. — Андрей Борисович — это кто?

— Андрей Борисович — это Рестаев, — объяснил Феликс Семенович.

А я добавила:

— Главный режиссер театра и супруг погибшей Галины Костровой.

Сухарев достал ручку и, не останавливаясь, сделал пометку в списке. Потом посмотрел на Феликса Семеновича:

— Вы можете рассказать, как все произошло? Что вы видели?

— Э-э-э… я, собственно, — смутился тот, — я, собственно, ничего не видел. Я был у себя в кабинете и подошел позже, когда Галочка уже… когда она уже умерла. Вот Рита, она все время была здесь, с начала репетиции.

— Понятно. А остальные, которые здесь, — Евгений Васильевич неопределенно помахал рукой, — они присутствовали или тоже потом подошли?

— В основном присутствовали, — ответила я.

— Понятно, — повторил Сухарев. — Рощина, будь любезна, запиши сама свои показания и отдай Косте. Если у него будут вопросы, сразу и ответишь.

— Хорошо. О, кстати, чуть не забыла!

Я достала из сумочки пакет с бутылочкой и стаканом, показала присутствующим: