Умереть на сцене

— Из этой бутылки пила Кострова, стакан тоже ее. Не уверена, что это было отравление, до момента смерти не меньше получаса прошло, но я на всякий случай прибрала.

— Молодец, — похвалил Сухарев, а Паша тут же все испортил, уточнив:

— Своих пальчиков не наставила?

Я даже отвечать не стала, молча пожала плечами и вручила ему пакет.

— Начинаем работу! — скомандовал Сухарев. — Паша, Костя, объясните людям порядок действий и начинайте опрос. Феликс Семенович, помогите, пожалуйста, собрать всех. Я сейчас поговорю с врачом, с мужем покойной и присоединюсь.

Ребята ушли, прихватив Феликса Семеновича, а Евгений Васильевич развернулся ко мне:

— Ты тоже время зря не теряй, пиши… а кстати, как ты здесь оказалась? Или этот Рестаев успел с вами на убийство супруги договор подписать?

— Нет, куда ему сейчас договоры подписывать, он пока вообще в шоковом состоянии. Все-таки немолодой уже человек, и такой удар… жена ведь прямо у него на глазах умерла… стояла на сцене — они репетировали разговор Софьи с Лизой — в театре сейчас «Горе от ума» ставят… И вдруг на полуслове…

— Рощина, ты на вопросы-то отвечай, не пытайся в сторону уйти. Как ты оказалась в театре и что здесь делала?

— Евгений Васильевич, вот честное слово, к убийству это никакого отношения не имеет… мы должны соблюдать лояльность к нанимателю.

— Лицензия, — коротко напомнил Сухарев. — И решать, что имеет отношение к убийству, а что не имеет, буду я.

М-да, конфликт интересов. Рестаев заключил с нами договор, и мы обещали полную конфиденциальность. Но и полиция не в игрушки играет, здесь, на минуточку, убийство произошло. И пусть я уверена, что дурацкие телефонные звонки никакого отношения к смерти Костровой не имеют, Сухарев вполне может подумать, что я скрываю от следствия важную информацию. Несмотря на то, что ко всем сотрудникам «Шиповника», кроме Гошки, Евгений Васильевич относится, в общем, неплохо, и, несмотря на многолетнее взаимовыгодное сотрудничество, Сухарев считал, считает и будет считать нас конкурентами. И всегда, даже когда мы честно и откровенно работаем на полицию, он все равно подозревает, что какую-то информацию мы утаиваем. Мы, конечно, на такие подозрения демонстративно обижаемся, но, положа руку на сердце… скажем так, всякое бывает.

— Рощина, я жду. — Ему надоело смотреть на мою задумчивую физиономию. — Или тебе обязательно нужно постановление прокурора об изъятии документации?

— Просто я думаю, как лучше сформулировать, — несколько неуклюже оправдалась я. — Если коротко, Рестаева достали хулиганские телефонные звонки. Какой-то тип звонит и говорит всякие гадости. Вот Андрей Борисович и обратился к нам, чтобы узнать, кто этот хулиган.

— А чего к вам-то? К сотовому оператору надо было.

— Звонили не на сотовый, звонили на домашний телефон Рестаева, — невозмутимо объяснила я, предвкушая реакцию Сухарева. — А сотового у него вовсе нет. Андрей Борисович его отрицает.

— В смысле, отрицает? — моргнул Евгений Васильевич.

— Не желает пользоваться бесовским изобретением.

— Гм. И что вы?

Вот и вся реакция. Впрочем, а чего я ожидала? Каких-то эмоций от Сухарева? Этот человек полностью соответствует своей фамилии.

— А мы согласились помочь хорошему человеку. Дело-то несложное. Ниночка сразу вычислила, что звонили ему из театра, из его собственного кабинета. Андрей Борисович считает всех служащих театра одной большой и дружной семьей, поэтому кабинет свой не запирает. Неприлично, неэтично и оскорбительно для родного коллектива.

— А сыщиков на родной коллектив натравливать, это как?

— Тоже неэтично. — Я решила пропустить мимо ушей не особо приятное «натравливать». — Но вопрос надо как-то решать? В общем, сегодня я поставила в его кабинете камеру.

— В какое время?

— Около одиннадцати. — Поскольку я понимала, какой вопрос за этим последует, то сразу объяснила: — Андрей Борисович попросил меня после репетиции к нему домой поехать, вместе у телефона покараулить. Он нервничал сильно. Я согласилась — и поддержать человека хотелось, и вообще… интересно было на репетицию посмотреть.

— Записи с камеры ко мне. И не убирайте пока, пусть снимает. Хотя вряд ли там что дельное будет. Ладно, Рощина, хватит меня от дела отвлекать. Садись, пиши протокол своего опроса.

Я послушно устроилась в сторонке и быстро написала отчет — и о том, что видела, и о своих действиях. Сфотографировала его — Баринов с меня тоже отчет потребует и гораздо более подробный. К Косте выстроилась целая очередь, поэтому я воспользовалась знакомством и просто подсунула ему свои листочки. Он на минуту прервался (кстати, беседовал Костя с Брюнеткой в джинсах), быстро просмотрел их, задал пару вопросов и отпустил меня.

Я немного побродила по залу, внимательно прислушиваясь к разговорам, но нигде надолго не задерживаясь, — не хотелось обращать на себя внимание. Не сказать, что удалось подслушать много интересного, но несколько сплетен я в блокнот записала. Потом меня перехватил Феликс Семенович и подвел к Марине, скромно устроившейся в сторонке.