Умершее воспоминание (СИ)

— Всё на самом деле так страшно? — спросил отец. Вопрос, по всему видимому, был риторический, и я не посчитал нужным отвечать на него. — Давно ты с ней знаком? И давно она… больна?

— Мы знакомы чуть больше двух месяцев, но этого достаточно для того, чтобы хорошо узнать друг друга. Больна Эвелин с пяти лет, лечится уже два года. Но лечение пока не приносит успехов, болезнь осложняется чуть ли не с каждым днём.

Папа заинтересованно смотрел на меня и покусывал дужку своих очков.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросил он меня. — Ты попросил меня не зарекаться о болезни в разговоре с Эвелин, а сам рассказываешь столько, сколько, наверное, не знает сама Эвелин. Это она тебе всё рассказала?

— Нет, я бы не позволил себе спросить у неё об этом. Я представляю, насколько это неприятно и оскорбительно, когда тебя спрашивают о твоей болезни.

— Тогда откуда ты всё это знаешь? — повторил свой вопрос папа.

— От старшей сестры Эвелин, Уитни. Мы с ней находимся не в самых лучших отношениях, но кое-что она мне всё-таки рассказала.

Собеседник издал протяжный вздох.

— Жаль мне её, — признался папа, — жаль не только из-за болезни, по правде говоря.

— Не понял?

— Краем уха я слышал её разговор с Пресли, когда мы сидели за столом. Я прекрасно слышал, что твоя сестра без устали говорила о Чарис, и, насколько я понял, Эвелин о ней ничего не знает, правда?

Я молча смотрел на отца.

— Ой, — вдруг опомнился он, — извини. Наверное, этот фрагмент безвозвратно утонул в её памяти…

— Нет. Я на самом деле не рассказывал ей о Чарис.

— Бедная моя, — вздохнул папа, покачав головой. — Не знаю, обратил ли ты внимание, но Эвелин слушала Пресли с таким видом, словно её только что лишили последней надежды или сказали, что Санта Клауса не существует.

Я ничего не говорил, задумчиво пялясь в окно.

— Уж не знаю, о какой дружбе ты твердишь нам с матерью, — продолжал отец, — но я явно увидел во взгляде твоей подружки что-то другое.

— А я не увидел, — сказал я, сменив тон на более холодный. — И я не жалею, что не рассказал Эвелин о Чарис. Я вообще не собирался делать этого. И не собираюсь.

— Без вопросов, не рассказывай. Но как бы ты себя ощущал, дорогой мой сын, если бы девушка, которая нравится тебе до дрожи в коленях, скрывала от тебя своего бывшего возлюбленного? Подчеркну, возлюбленного, к которому у неё были очень сильные и пылкие чувства?

— Я не скрываю Чарис от Эвелин, — раздражённо сказал я. — Я просто не хочу, чтобы она была знакома с этой жалкой меркантильной шл…

— Попрошу без резких высказываний.

— Ладно. К тому же не стоит ставить меня на место Эвелин. Я ей не нравлюсь в том смысле, в котором ты хочешь это понимать, ясно?

— Мне ясно. Сомневаться заставляют лишь воспоминания о замученном взгляде Эвелин, которым она смотрела на твою сестру.

— Как же я устал, — сказал я, скрестив руки на затылке, — как же я устал от разговоров об этих воспоминаниях. В печёнках уже сидят. Мне стало странно говорить о воспоминаниях после того, как я познакомился с Эвелин.

— Тогда давай не будем об этом.

Папа снова надел очки и посмотрел на бумаги, разложенные по всему столу.

— Скажу кое-что напоследок, — добавил я, встав с кресла. — Пусть то, о чём мы только что говорили, останется в этом кабинете, ладно? Нет, конечно, расскажи об этом маме, но больше никому. Не упоминай об этом при Эвелин. И маме передай.

— Конечно. Я понимаю, что это важно для тебя.

— Важно не только для меня, но и для Эвелин.

Я встал за кресло, облокотившись на его спинку, и принялся наблюдать за папой. Он читал бумаги, многозначительно подняв брови, переписывал что-то в свой ежедневник, складывал, умножал и вычитал числа на калькуляторе — одним словом, был занят по самое горло.

На глаза мне попался список сотрудников фирмы, их фамилии были строго распределены: эти работали в офисе, эти занимались рекламой, эти орудовали на складе; список соблюдал и алфавитный порядок. Мой взгляд замер, остановившись на довольно знакомом имени, и я настороженно нахмурился.

— Дейл О’Коннор? — вслух прочитал я и, рассердившись, громче повторил: — Дейл O’Коннор?!

— Зачем так кричать? — спросил отец, с недовольством прижав указательный палец к уху. — Чем тебе так не угодило это имя?

— Я просто слышать не хочу об этом имени! — со злостью выпалил я.

— Да господи, объясни в конце концов, что случилось.

Я без сил упал в кресло и сжал пальцами переносицу, стараясь взять себя в руки.

— Дейл работает на тебя, — тихо начал я. — А мне ты об этом не сказал ни слова.

Отец вопросительно глядел на меня, держа во рту дужку очков.

— Чарис беременна от него!

Тогда брови моего собеседника подпрыгнули вверх, и он с удивлением рассмеялся.

— Уволь его! — внезапно закричал я, прижав к столу несчастный листок со списком фамилий на нём. — Уволь его к чёртовой матери!

— Логан! — в ответ повысил голос папа. — Дейл — замечательный сотрудник, я не могу просто взять и уволить его!

Меня душили ярость и негодование. Где-то глубоко зародилось даже чувство ревности: я ревновал папу к О’Коннору.

— Не можешь? А ты знаешь, что твой замечательный сотрудник прохлаждается сейчас в Германии?