Умершее воспоминание (СИ)

— До твоего дня рождения, Джеймс, осталось меньше двух недель, — вдруг напомнил Кендалл, бултыхая вино в бокале. Мне казалось, что в голосе друга звучало напряжение, что ему было неловко находиться в одной комнате с Эвелин, и я с каким-то сочувствием смотрел на него. Замечая довольно равнодушные взгляды Джеймса и Карлоса, я не понимал, как они могут быть такими чёрствыми и не замечать напряжение Шмидта! — Ты уже придумал, как будешь праздновать его?

— Придумал, — слабо улыбнулся Маслоу. — Дома. В постели.

— Стой, а вечеринка? — с каким-то напуганным недоумением спросил испанец. — Или ты считаешь, что уже слишком стар для этих формальностей? Четверть века всё-таки…

— Да не в том дело, — вздохнул Джеймс. — Не знаю. Может быть, я просто взрослею… Не хочется мне шумных праздников, шаров, фейерверков, я хочу тихую семейную обстановку и, вполне может быть, ужин при свечах.

— Слушай, друг, — начал я, — если это всё из-за Изабеллы, то я прошу тебя остановиться. Я понимаю, то, что случилось, ужасно, понимаю, что любишь её, но идти на такие большие для тебя жертвы ради неё — это… Я не знаю. Это так противоречит прежнему тебе.

Джеймс знал, что, когда я начинал говорить о нём прежнем, это означало открытое выражение моей неприязни к его избраннице. Раньше Маслоу остро реагировал на это и пытался что-то мне возразить, но со временем он оставил свои бесплодные попытки и молча выслушивал то, что я говорил.

Упрекая друга в слепом повиновении любимой женщине, в глубине души я понимал, что если бы Эвелин попросила меня перестать не то что пить — есть, то я ни за что в жизни не посмел бы её ослушаться.

— Нет, Изабелла здесь ни при чём, — покачал головой Маслоу, — а если и причём, то её роль ничтожно мелка. Пойми, я сам этого хочу.

— Или хочешь считать, что сам этого хочешь, — проговорил я, обращая свою реплику не Джеймсу, а куда-то в пустоту.

— Ладно, хватит, — вмешался Карлос, — может, Джеймсу действительно захотелось немножко погреть ноги у тихого семейного очага. Друг, если всё и дальше пойдёт в этом направлении, то, вполне возможно, ряды холостяков поредеют.

— Нет-нет, об этом не переживайте, — засмеялся ловелас в отставке, — до женитьбы мне ещё далеко.

После нескольких минут разговоров Кендалл полез в карман за пачкой сигарет.

— Эй, здесь нельзя курить, — предостерёг его я.

— В окно можно, дружище.

Встав рядом с креслом, в котором сидела Эвелин, Шмидт открыл окно и, поставив локти на подоконник, достал из пачки одну сигарету. Джеймс и Карлос снова о чём-то заговорили, и я, отвлёкшись от наблюдения за Кендаллом, присоединился к их беседе.

Но совсем скоро голос немца привлёк моё внимание:

— Иди сюда, Эвелин.

В эту же самую секунду я страшно пожалел о том, что позволил ей посидеть с нами. Если бы я был умнее и уложил бы Эвелин спать сразу после нашего прибытия, то не было бы сейчас напряжения, не было бы этой ревности, огнём полыхающей у меня в груди!

Моя избранница, нисколько не смутившись приглашением Кендалла, встала с кресла и подошла к нему. Немец указал на какую-то достопримечательность, назвал её и сказал, какое значение она имеет в истории города. Я не видел лица Эвелин, но мне казалось, что она улыбалась. Я смотрел на Шмидта с тем отвращением, с которым обычно смотрел на пьяных людей; только теперь в моём взгляде пылала ещё и злость, которую я, сколько ни пытался, не мог скрыть. Он ведь обещал, обещал, что не позволит себе ничего… такого. Но с другой стороны, разве он сказал что-то запрещённое? Да не собираюсь же я ограничивать круг общения Эвелин! Пусть разговаривает, с кем хочет.

Желая отвлечься от мыслей, которые делали мне мало приятного, я снова повернулся к Карлосу с Джеймсом, но время от времени всё же невольно косился в сторону Кендалла и Эвелин. Маслоу, заметив это, ударил меня по плечу, говоря этим, что моя ревность бесплодна.

— Давно ты куришь? — спросила Эвелин, и я, услышав это, обернулся.

Глядя на зажжённую сигарету, Шмидт улыбался.

— Наверное, года четыре. — Он стряхнул пепел в окно и, бросив короткий взгляд на свою собеседницу, спросил: — Ты когда-нибудь пробовала?

Моя возлюбленная засмеялась и отрицательно покачала головой.

— А хочешь? — И Кендалл протянул Эвелин свою сигарету.

Я уже готов был вскочить с места и закричать что есть мочи «Нет! Ни в коем случае!» — но, с силой сжав зубы, отвёл глаза в сторону и шумно вздохнул. «Ты же обещал не вмешиваться, — мысленно твердил себе я. — Она взрослая. Пусть сама делает выбор. Ты ведь не хочешь, чтобы она тебя ненавидела, верно?»

Эвелин улыбалась, но ничего не отвечала Шмидту. Он тоже улыбнулся и, повертев сигарету между пальцев, с недоумением пожал плечами.

— Неужели она так страшно выглядит? — спросил немец. — Ничего страшного-то и нет. Первая проба ни к чему пугающему не обязывает.

— Первая проба? — переспросила Эвелин. — Думаешь, бывает ещё вторая и третья?

— Ну, это с какой стороны смотреть. Так будешь или нет?

— Нет. — Моя избранница, больше не улыбаясь, отошла от окна и снова устроилась в кресле. — Кури один.