Умершее воспоминание (СИ)

— По правде признаться, — начал я, когда мы уже пили чай, — у меня был повод для того, чтобы остаться сегодня на ужин. — Родители моей возлюбленной, оба слегка улыбаясь, со вниманием смотрели на меня. — Я хочу, чтобы Эвелин жила у меня.

Мистер и миссис Блэк обменялись взглядами, значение которых я не мог истолковать. «Неужели они рады тому, что и вторая дочь покинет этот дом?» — пронеслась в моей голове сомнительная мысль.

— Вы уже говорили об этом? — спросила Дженна, выпрямив спину и положив локти на стол.

— Да. И вообще-то я уже давно думал об этом.

— Понимаю ваше стремление проводить друг с другом как можно больше времени, — сказал Джонни и поджал губы, — но надо взглянуть на это со всевозможных сторон. Логан, ты так часто бываешь в разъездах, а Эвелин… Что она будет делать одна у тебя дома?

— Я же могу брать её с собой, — несколько растерянно выдал я.

— Так ведь будет не всегда. Эвелин может устать, да и, если ты помнишь, ей периодически нужно посещать невролога…

— Мы просто не хотим, — поддержала супруга миссис Блэк, — чтобы наша дочь чувствовала себя одинокой с тобой.

— Вы ничего о нас не знаете, если позволяете себе так говорить, — сердито стиснув зубы, проговорила моя избранница. Я не узнавал её, когда она сердилась, поэтому всем сердцем ненавидел Эвелин в гневе. Желая её утешить, я положил руку на её колено и сжал его, однако Эвелин даже не взглянула на меня. — Хватит, умоляю, пожалуйста, хватит! Просто скажите, почему вы не хотите разрешить мне уехать? Я знаю, причина есть, и вы почему-то её скрываете.

Джонни и Дженна снова посмотрели друг на друга, и мистер Блэк озадаченно вздохнул.

— Ваше юное безрассудство, в котором никто не вправе вас упрекнуть, может привести к не самым приятным последствиям, — как будто чему-то смущаясь, сказала миссис Блэк. — И к этим последствиям, я думаю, никто из вас пока ещё не готов. Готовность придёт со временем, то есть…

«То есть с выздоровлением», — мысленно закончил я фразу Дженны и опустил взгляд, в котором угасла всякая надежда. Я мог понять беспокойство родителей Эвелин, это естественно: они равняли нас с Эвелин на Уитни с Дейвом, которые, ещё не обручившись, ждали появления на свет малыша. Только за этим пониманием крылась какая-то неприязнь, которая, как я начинал теперь понимать, пряталась в моём сердце ещё давно и которую я, кажется, прятал вполне осознанно…

— Да проблема ведь вовсе не в этом, — дрожащим от напряжения голосом сказала Эвелин. — Вы не можете и не хотите видеть во мне взрослого человека, хотите, чтобы я всё время оставалась маленькой, глупой, с такими же маленькими и глупыми проблемами! Да, ведь мои взрослые проблемы заставят вас вспомнить, что у вас есть семья. Но не бойтесь, вам не придётся делать это, потому что у вас нет семьи. Всё, что у вас осталось, это не уважающий супруг и не любящая общая дочь!

Бросив салфетку, моя избранница рывком поднялась из-за стола и убежала из кухни.

— Эвелин! — с сожалением в голосе позвал её я, но моя попытка остановить её оказалась бесплодной. Я озадаченно и беспомощно посмотрел на мистера и миссис Блэк.

Дженна, прерывисто вздохнув, прикрыла глаза обеими ладонями, и Джонни, чтобы хоть чем-то утешить её, положил руку на плечо супруги.

— Забирай её, — сказал мне мистер Блэк так, точно говорил не о своей дочери, а о какой-то вещи. — Да, это правда… Нет семьи. Одна дочь сбежала, а другая оставалась здесь только потому, что некуда было бежать. Что ж. Теперь есть куда. Уезжайте.

Я открыл рот, собираясь сказать что-то, но решил, что говорить уже нечего, и пошёл за Эвелин. Поднимаясь в её спальню, я не мог перестать думать о ней и о том, что происходило в её жизни. Я не любил жалеть людей, но чувствовал, что в моей душе было разлито тёплое, доброе чувство жалости и сожаления к ней: у Эвелин, выходит, никогда не было семьи, у неё была только сестра, которая и теперь покинула её… Значит, у неё есть только я? Если так, то я брошу все свои силы на то, чтобы она была счастлива, чтобы чувствовала себя хорошо рядом со мной… Клянусь, я отдам ей всё самое искреннее, сильное и страстное, что осталось в сердце.

Когда я вошёл в её спальню, она сидела на полу, а перед ней лежали стопки семейных фотоальбомов. Эвелин доставала из альбомов фотографии и, без слёз всхлипывая, рвала их. Я подошёл к ней и взял её за локоть, но моя возлюбленная дёрнула рукой и продолжила уничтожение воспоминаний, которые, очевидно, никогда не были для неё родными.

— Дай мне это, — выговорил я таким тоном, которым очень редко разговаривал с Эвелин, и вырвал из её рук фотографии. — Хватит.

Она посмотрела на меня. Широко распахнутые глаза моей избранницы блестели, но она не плакала.

— Я знаю, что мы всегда спорим об этом, — устало сказал я, точно в сотый возвращался к изматывающему и бессмысленному спору, — но я хочу, чтобы мы вернулись вниз и ты поговорила со своими родителями.

Она прерывисто вздохнула, тоже возвращаясь к обсуждению этого спора, дала волю первой слезинке и, придвинув к себе ближе фотоальбомы, опустила голову.