Умершие в мире живых. Европейские исследования

Музей, судя по фотографиям из Сети, занимал четыре небольшие комнаты в подвальном помещении. В первом зале посетителей встречали два скелета, облаченные в наряды жениха и невесты. С полки, освещенной красноватым светом, на них печально взирал ангел. Вдоль стен располагались витрины с разноцветными черепами из пластика, урнами для праха, муляжами посмертных масок и каких-то ритуальных предметов. Примерно такой же набор ожидал и в следующих погруженных в полумрак комнатках, которые соединялись коридором с развешанными по стенам картинами и фотографиями. В конце коридора стоял манекен в темной длинной одежде, олицетворяющий саму Смерть, а рядом – пустой гроб для желающих сделать особенное селфи. Эстетический эффект призвано было произвести на публику надгробие с фигурой лежащей обнаженной девушки. Последний зал, по замыслу организаторов, видимо, должен был отражать многообразие погребальных традиций в мире, но акцент получился в большей степени восточным. Здесь можно было увидеть скелеты в китайских костюмах и в наряде самурая, статуэтки будд, копии воинов знаменитой терракотовой армии. Не обошлось в музее без африканских масок и отмечаемых в отзывах гостей как самых экзотичных и любопытных экспонатов гробов курьезных форм из Ганы.

По такому же принципу был организован уже упоминавшийся и принадлежавший тому же владельцу музей на Новом Арбате в Москве. В заведение можно было попасть с общего входа с «Точкой G», миновав щедро украшенный презервативами гардероб и войдя в дверь рядом с большим кожаным черепом. Здесь также имелись четыре зала, в первом размещались надгробия, во втором – погребальные урны, а два последних были полностью отведены под необычные ганские гробы. Эта коллекция рекламировалась как самая большая в мире, сообщалось, что все экспонаты, включая гроб в виде матрешки с фигурой Ленина внутри, привезены с африканского континента.

Открытие и того и другого музеев освещалось на различных интернет-ресурсах. В публикациях, призывавших посетить новое необычное место, присутствовала общая риторика: упреждая гостей от возможного скепсиса в отношении музея с пугающим названием, вызывающим неизбежные ассоциации со всевозможными «комнатами страха», они подчеркивали, что заведение «удачно совмещает статус развлекательного и образовательного» (Соловьева б. г.) и даже может быть отнесено к «классическим музеям, где представлены разные экспонаты, иллюстрирующие в основном похоронные ритуалы народов мира» (Музей смерти б. г.). Дополнительными бонусами являлись погружение в таинственную и мистическую атмосферу и, конечно, удачные снимки для социальных сетей: «А уж заглянуть в глаза (опять, ой) многочисленным черепам или египетскому богу смерти Анибусу и выложить в Инстаграм фотографию банки с человечиной… в общем, там правда интересно. Советуем» (Соловьева б. г.). Все это, по замыслу создателя новых просветительских учреждений, открытых для всех, призвано было избавить посетителей от мистического страха смерти (Андреева 2015).

В отличие от мировых похоронных музеев, описанных выше, российские музеи смерти были рассчитаны только на возрастную категорию 18+, никаких детских образовательных программ не предусматривалось, взрослых, впрочем, тоже. Гостям музея в Санкт-Петербурге образовываться и просвещаться предстояло главным образом самостоятельно. Всю необходимую информацию можно было почерпнуть из подписей к экспонатам и планшетов с описаниями. В Москве в какой-то период при музее проводились экскурсии. Из отзывов посетителей следует, что основное их содержание составляли сомнительные с точки зрения достоверности истории в жанре дешевой мистики. Например, о бытовавшей неизвестно где и когда традиции сопровождать на кладбище труп богатого горожанина в стеклянном катафалке с запертым в нем живым вороном, о совокупляющихся скелетах, якобы обнаруженных в таком виде на раскопках Помпеи, и т. п. В целом культурный уровень музея оценивался в отзывах невысоко: отмечались отсутствие вкуса в оформлении, обилие непроверенной информации, очевидная коммерческая направленность; наконец, неуважительное отношение к смерти (Suririna 2014).