Умершие в мире живых. Европейские исследования

Когда поднимаетесь, видели скамеечки? Это кенотафы. Место без захоронения, памятное место. Если нет праха, нет тела, человек приходит, ставит фотографию, это чисто для живого. И вот люди спрашивают часто: «У вас что, там люди похоронены?» (ПМ2 Данилко Е. С.: 01).

Кстати, эти кенотафы обнаруживают интересную практику обращения с местами актуализации памяти: практику конструирования более традиционного и привычного, чем крематорий, и более комфортного, по словам сотрудников, пространства для выражения скорби:

У нас же люди старой закалки. Им все равно необходимо либо что-то украсить, либо помянуть. У нас вдоль крематория есть аллея памяти. Там, допустим, сосна стоит, рядом лавочка, на лавочке табличка имени того-то, того-то. Люди покупают. Там нет захоронения, просто ему нужно где-то посидеть, отдохнуть, вспомнить. Если на кладбище раньше у нас ставились столики со стульями или скамейки, то здесь урны где-то высоко, где-то – низко. Они стоят у стенки, они себя не очень комфортно чувствуют. Поэтому такая услуга тоже им предоставлена, пожалуйста (ПМ2 Данилко Е. С.: 02).

Здесь очевидно совпадение интересов похоронного дома, находящихся в поле экономической рациональности, с потребностями его клиентов, нуждающихся в каких-то видимых символах семейной памяти и таким образом расширяющих географию мемориальных локусов. Родственники навещают эти кенотафы, ухаживают за пространством вокруг них. Можно наблюдать, как даже зимой к ним прокладываются тропинки, скамейки и фотографии расчищаются из-под глубоких снежных завалов.

В этом же контексте интересно рассмотреть несколько мемориальных уголков, устроенных внутри крематория. Они представляют собой полки в стеклянных шкафах-витринах, на которых расставлены личные вещи и фотографии людей, чьи тела были здесь кремированы. В данном случае они выступают своеобразным хранилищем памяти и моделируют процесс опосредованного взаимодействия с умершим. Как пишет С. Ахмед в известной книге о культурной политике эмоций, «чувства обладают способностью прилипать к некоторым предметам» (Ahmed 2014: 8). Экскурсоводы акцентируют нематериальную ценность вещей из мемориалов, их «сакральность», способность сохранять воспоминания и вызывать эмоции:

Так образуется место памяти. Каждый человек имеет какие-то свои любимые вещи. Которые при нем всегда, и они связаны с чем-то большим. Вещь – это олицетворение ценностей, амбиций, желаний. Они несут на себе отпечаток этого человека, поэтому, глядя на них, вспоминаешь этого человека (ПМ2 Данилко Е. С.: 02).

Существование подобных мемориалов органично вписывается в концепцию мультимодальности смерти, идею ее гетерохронности, несовпадения биологической кончины и исчезновения социального тела (Соколовский 2019).

Один из мемориалов выглядит особенно трогательно и сразу же привлекает мое внимание. За стеклом портрет молодой девушки, рядом вещи, которые были дороги ей при жизни, среди них старенький фотоаппарат. По рассказу одного из сотрудников, девушка была очень талантливой, мечтала стать фотографом, но страшный диагноз – рак – перечеркнул ее блестящие перспективы. Родственники, не знавшие как поступить с ее любимыми вещами, принесли их в крематорий, где тронутые трагической судьбой девушки работники музея позволили организовать в честь нее персональное место памяти. Иногда родственники навещают его, им предоставляется возможность побыть рядом с ним в уединении. Эта история описывает один из возможных сценариев спонтанной мемориализации, маркирующий определенный тип смерти, трагической и преждевременной (Сантино, Соколова 2016: 9).