Умид. Сын литейщика

— Мне еще вот что надо выяснить, — сказал Джура-ака, вынимая из внутреннего кармана пиджака фотографию. — Эта личность вам знакома?

— Его я в тот раз видел у Зиё-афанди.

— А они делают вид, будто не знают его. Он тоже… Этот человек задержан ночью около железнодорожного моста через Сырдарью. Местность была тщательно осмотрена, и удалось найти припрятанную в тугаях взрывчатку. Арестованный, правда, утверждает, будто не имеет отношения к ней и даже не знает, что это такое… Поправляйтесь поскорее, голубчик: вы единственный свидетель, который видел его у Зиё-афанди. Видимо, пока не припрем к стенке, у этого типа язык не развяжется…

Арслан вспомнил, как Баят несколько раз приглашал его поехать на Сырдарью порыбачить. Вот, оказывается, что манило его к реке — мост. Они, конечно, понимали исключительно важное значение сырдарьинского моста. В то время, когда фашисты вплотную подступили к Волге, бакинская и эмбинская нефть поступала на фронт в основном через Среднюю Азию. Другой дороги не было. Вывести из строя сырдарьинский мост значило оставить на некоторое время фронт без горючего.

— А что с Мусават Кари? — спросил Арслан.

— Он мелкая сошка, — сказал Джура-ака задумчиво. — И все же без какой-то даже пустячной шестеренки машина не может работать… Мусават Кари, прознав об аресте Баята, зашагал напрямик к Шейхантауру и постучался в калитку Зиё-афанди. Хозяйка дома сказала, что за Зиё-афанди приезжали какие-то люди в машине и увезли его неизвестно куда. Мусават Кари, перепуганный насмерть, заспешил в махаллю Каштут. Зашел к своему дружку, парикмахеру, и пробыл у него до наступления темноты. Уходя, попросил: «Сообщи моим домашним, что я жив-здоров…» И как сквозь землю провалился. Ищем… Кстати, Кизил Махсума, родственничка твоего, тоже пришлось продержать пару деньков, — посмеиваясь, сказал Джура-ака. — После нескольких допросов его выпустили, предупредив, чтобы не вздумал скрыться. Он нам еще понадобится…

Арслан лежал некоторое время с закрытыми глазами. Форточка была открыта, и в палату, залитую солнечным светом, влетал свежий ветерок, пахнущий влажной землей. За окном позванивала, падая с карниза, капель.

— На заводе как дела? — спросил Арслан и удивленно открыл глаза, услышав громкий смех Самандарова.

— На Ташсельмаше работает твой махаллинец, Нишан-ака, знаешь его, наверное? Так вот, недавно является он в партком. «Посоветоваться, говорит, пришел. Несколько дней, говорит, ломаю голову, а ничего решить не могу. Есть у меня один знакомый, сын моего бывшего друга. С отцом-то его, дегрезом Мирюсуфом, мы закадычными приятелями были, а сынка в другую сторону потянуло. Сдружился он с людьми погаными, нашими врагами, — водой не разольешь. Ничего я с ним не смог поделать. Прошу общественность принять меры. Дружков его давеча арестовали, как бы и с парнем не случилось беды. Сердцем он чист, знаю. Но разговаривать с ним больше не буду — в обиде на него…»

Арслан улыбнулся.

— Ничего, выйду из больницы, пойду к нему, объясню все.

— Пришлось нам самим все объяснить. Такой старик настырный. «Не уйду, говорит, пока не скажете толком, что собираетесь предпринять».

— Он такой, наш Нишан-ака, — согласился Арслан.

Беседовали еще несколько минут. Потом Джура-ака, оставив на краешке тумбочки плитку шоколада, попрощался и ушел.

Арслан задумался о Барчин. Он все эти дни мысленно беседовал с ней. «Если бы она была в Ташкенте, наверно, приходила бы каждый день, — подумал он, стараясь представить, что она сейчас делает в далеком Шахрисябзе. — Что-то задержалась там. А обещала скоро вернуться». Барчин и Хамидахон-апа поехали, чтобы забрать документы и перевезти в Ташкент вещи.

В комнату заглянула медсестра.

— К вам опять гость, Ульмасбаев, — сказала она.

В дверях появился Нишан-ака. В руках он держал узелок с гостинцами.

Выписавшись из больницы, Арслан еще несколько дней находился дома.

Однажды в калитку постучали. Мадина-хола откинула цепочку и увидела красивую девушку.

— Здравствуйте, доченька, — ответила она на приветствие, слегка растерявшись. — Пожалуйста, входите.

— Благодарю. Мне нужен Арслан-ака. Он дома?

— Сейчас позову, — сказала Мадина-хола, гадая, кто же эта девушка. Она в смятении подумала: «Неугомонный мальчишка, не смутил ли он покой этой девушки?» Еще раз окинув гостью внимательным взглядом, обернулась и позвала: — Арслан! Арсланджа-ан! Эй, Арслан!

Шаркая калошами, надетыми на босу ногу, она направилась к дому. Арслан вышел на айван.

— Барчин! — воскликнул он и опрометью кинулся к калитке. — Здравствуй, Барчин! С приездом!

— Спасибо. Сегодня утром приехала.

— Входи же.

— Я на минутку, Арслан-ака. — Барчин осторожно коснулась его лица. — Мне только сейчас рассказали о несчастье, приключившемся с вами, я и прибежала. Больно?

— Нет. Может ли остаться боль после твоего прикосновения?

— Я серьезно спрашиваю, — смутилась Барчин. — Я так испугалась, узнав об этом.

— Входи! — Арслан взял Барчин за руку и почти насильно ввел во двор. — Мама! — окликнул он Мадину-хола, растерянно стоявшую посреди двора, словно только что выронила арбуз. — Мама, идите сюда!