Умид. Сын литейщика

— А вы что же с Барчиной отстаете? Пора, пора уж и вам.

Арслан отвел взгляд в сторону. Воцарилось неловкое молчание. Джура-ака снова потянулся к графину.

— Я к вам, Арсланджан, вот по какому делу… Скажите, где сейчас ваш зять Кизил Махсум?

— Сестра говорила на днях, что он уехал в Бухару проведать какого-то приятеля.

— Ваш зять задержан в Бухаре с двумя чемоданами каракуля, приобретенного незаконным образом.

Арслан побледнел, нервно застучал по столу тупым концом карандаша.

— Собираетесь вступиться? — спросил Джура-ака, не отводя взгляда.

Арслан резко встал, подойдя к окну, распахнул форточку и закурил.

— Ни в коем случае! — резко сказал Арслан. — Мы неоднократно говорили с ним на эту тему. Он клялся, что никогда этим не будет заниматься. И даже устроился в махаллинский магазин сторожем.

— Для отвода глаз.

— Пусть пеняет на себя.

— Иного ответа я не ждал от вас, — сказал Самандаров, поднимаясь, и протянул руку. — Мне пора, в приемной у вас собрался народ. Так держать! — сказал он и вышел.

Новая квартира очень понравилась Барчин и Арслану. Они ходили из комнаты в комнату и мечтали, что где поставят, какая из комнат будет гостиной, какая спальней и где будет жить мама. Но Мадине-хола их апартаменты пришлись не по душе.

— Здесь у вас сандала не сделаешь, — с сожалением проговорила она, — а я привыкла зимой в сандале свои старые кости отогревать. Да и высоко очень, живи как на голубятнике. Лишний раз во двор не захочешь выйти. А мне так нравится сидеть летом на супе в тени нашей шелковицы и чай попивать…

Пожила Мадина-хола с ними недельку, да и вернулась в свой старый дом. Сюда перебралась после ареста мужа и Сабохат с сынишкой.

— У Сабохат ребенок малый, ей помощница нужна, — сказала мать. — Вот родите мне внука, и я приду к вам нянчить.

Как ни уговаривал ее Арслан остаться, не согласилась.

— В том доме я счастлива была, там состарилась, там мне и умирать, — сказала мать. — Уж, детки, не обессудьте. Живите вы по-новому, а моему сердцу наш старый дворик мил.

Арслан вызвал такси и отвез мать в махаллю дегрезов.

Обрадовались соседки возвращению подружки. До вечера в тот день Мадина-хола принимала гостей.

Глава тридцать вторая ХУДЖАХАНОВЩИНА

Тура-бува, забытый всеми, в одиночестве и бедности жил в отдаленной, глухой махалле. Однажды в субботу напротив его перекосившейся калитки остановился роскошный черный автомобиль. Растерянному старику шофер сказал, что сын его, Аббасхан Худжаханов, велел доставить отца к нему домой. Старик надел порванные калоши, латаный чапан и сел в машину.

Едва ступив во двор сына, он остановился. Глядя на резные перила и веранды, на дом, отделанный резным ганчем снаружи, открыл рот от удивления. По обе стороны дорожки из жженого кирпича цвели розы.

Невестка Латофатхон вынесла из дома стул и поставила посередине двора.

— Садитесь, атаджан! Как поживаете?

— Благодарение вам! — Старик сел и молитвенно воздел руки. — Да состариться вам вместе, да будут у вас внуки и правнуки.

— Здоровье как?

— Да, хороший дом, очень хороший, — закивал старик, не поняв ее вопроса. Он давно уже плохо слышал.

— Я спрашиваю: здоровы ли? — повысила голос Латофатхон, наклоняясь к его уху.

— Какое там здоровье, дочка! Старость… Совсем плохо слышу. Да, здоровье дороже всего, дочка, — запинаясь и шамкая беззубым ртом, проговорил Тура-бува. — А чего позвали-то?

— Той хотим устроить, атаджан.

— Той — это хорошо, да поможет вам аллах.

— Ваш той справить.

— Мо-ой? Кхе-кхе-кхе… — засмеялся старик, будто закашлялся.

Латофатхон недовольно передернула плечами и снова наклонилась к его уху, приложив к краю рта ладонь.

— Мы собираемся…

— Может, женить меня хотите? Кхе-кхе-кхе!.. — Тура-бува так смеялся, что слезы выступили на глазах.

— Собираемся отметить ваше девяностолетие.

— Мне еще нет девяноста! Мне только восемьдесят семь!

— Подумаешь, три года! Сейчас люди справляют юбилеи, не обращая на это внимания.

— Правильно, правильно, — поддержал старик, думая про себя: «За два года ни разу не навестили, даже дешевеньких кавушей не купили, теперь зачем-то понадобилась моя старость».

Взглянув в лицо Латофат, он спросил:

— Что вы затеяли? Говорите прямо, не то сейчас уйду.

Латофат засмеялась, отвела взгляд. Ее напудренное лицо с румянами на щеках обрело глупое выражение.

Тура-бува поднялся с места. Латофат вцепилась в рукав его халата.

— Вечером придет ваш сын, он объяснит все…

— В таком случае вечером пусть мой сын придет ко мне домой.

— Атаджан, не спешите! Я сейчас все объясню. — Латофат сомкнула у груди пальцы, снова разняла их, сверкая длинными перламутровыми ногтями. — Мы хотим нашему сыну сделать обрезание. А в нынешние-то времена ответственные работники, которые придерживаются подобных обрядов, в немилости. Вот ваш сын и разослал всем приглашения якобы на ваш юбилей… Сделайте благородное дело, атаджан, аллах вам воздаст.

Старик кивнул, хмуря брови: понимаю, мол. И снова сел, опершись на палку.