Умирая в себе. Книга черепов

В палату входит практикант, коротенький смуглолицый человек, плотный, крепко сбитый, судя по внешности, пакистанец. Из его нагрудного кармашка разительным контрастом белоснежному халату торчит грязный и мятый носовой платок. К удивлению Селига, он направляется прямо к нему. «Рентген показал, что переломов нет, – говорит он твердым, не допускающим возражений тоном. – Только мелкие ушибы, царапины, порезы, легкое сотрясение мозга. Мы можем вас выписать. Вставайте, пожалуйста».

– Постойте, – робко возражает Селиг. – Я же только что очнулся. Не знаю, что со мной было. Кто меня принес? Долго ли я был без сознания? И что…

– Ничего не знаю, – говорит медик. – Вас выписали, нужна кровать. Вставайте. Я тороплюсь, у меня много работы.

– Сотрясение мозга? Но не следует ли мне пролежать хотя бы ночь, если у меня сотрясение? Или ночь уже прошла? Какое сегодня число?

– Вас принесли сегодня после полудня. – Врач раздражается все сильнее. – Поместили в реанимацию, провели обследование. Кто-то избил вас на лестнице у библиотеки. – И снова он безоговорочно требует немедленно встать, строго глядит и тычет в Селига пальцем.

Селиг пробует заглянуть в его мозг, но находит там только раздражение и нетерпение. Он с трудом сползает с кровати. Тело его будто скручено проволокой. Кости трутся друг о дружку и противно скрипят. Все еще кажется, что их кончики царапают грудь. Не ошиблись ли рентгеновские лучи? Он снова начинает переспрашивать доктора, но поздно. Тот уже двигается к следующей кровати, продолжая обход.

Селигу приносят одежду. Он задергивает занавеску и одевается. Да, на рубашке следы крови, как он и опасался, и на брюках тоже. Непорядок. Проверяет вещи: все налицо – бумажник, часы, гребешок. А теперь что? Уходить? Все молчат. Селиг неуверенно направляется к двери, выходит беспрепятственно в коридор. Но тут, как будто из эктоплазмы, перед ним материализуется врач, который указывает на другую палату, через коридор от прежней.

– Подождите, пока за вами придет охранник.

– Охранник? Какой охранник?

Оказывается, как он и боялся, ему придется подписать какие-то бумаги, прежде чем его отсюда выпустят. Когда же он кончает со всей этой бюрократией, появляется толстый сероликий человек лет шестидесяти в форме охраны кампуса. Слегка задыхаясь, он спрашивает:

– Селиг – это вы?

Селиг признается, что да, это он.

– Вас хочет видеть декан. Сами дойдете или кресло прикатить?

Они вместе выходят из госпиталя, направляются по Амстердам-авеню к воротам кампуса на 115-й улице. Охранник держится рядом, вплотную, но не говорит ни слова. Вскоре Селиг оказывается в приемной декана Колумбийского университета. Охранник сидит рядом, руки на коленях, на лице выражение скуки. Селиг недоумевает. Что это значит? Его арестовали? С какой стати? И почему он должен бояться декана? Он зондирует мозг охранника, но не видит там ничего, кроме разрозненных обрывков тумана. Он принимается гадать, кто сейчас деканом? Деканов своей эпохи он помнит хорошо. Лоуренс Чемберлен с тугим галстуком и широкой улыбкой; Мак-Найт, энтузиаст студенческого братства («Сигма Чи», кажется), приверженец традиций в духе девятнадцатого века. Но все это было двадцать лет назад. После Чемберлена и Мак-Найта наверняка сменилось несколько их преемников. Правда тех Селиг ничего не знает, он не читал бюллетеней колледжа.

Голос из-за двери:

– Декан Кашинг его примет.

– Заходите, – говорит охранник.

«Кашинг? – Селиг улыбается про себя. – Очень подходящая фамилия для декана»[9].

Прихрамывая, он входит в кабинет: каждый шаг дается ему с трудом. Из-за полированного, сверкающего стола на него глядит моложавый мужчина с гладкими щеками, образцовый молодой начальник в консервативном темном костюме. Первая мысль Селига – о быстротекущем времени. Да, многое изменилось. Для него декан всегда был авторитетом, обязательно стариком или по крайней мере человеком среднего возраста. Этот же – явно его ровесник. И лишь теперь до Селига доходит, что декан не только его ровесник, но и соученик. Это же Тед Кашинг из выпуска 1956 года, заметная фигура в те давнишние времена, староста, футбольная звезда, круглый отличник – сплошные «А». Хороший знакомый, хотя и не близкий друг. Селига все еще удивляет, что он уже не молод, дожил до того времени, когда его поколение занимает командные высоты.

– Тед! – восклицает он. – Боже! Ни за что бы не догадался. Когда же…

– Садись, Дэви, – предлагает Кашинг вежливо, но без особого дружелюбия. – Тебе здорово досталось?

– В клинике сказали, что кости целы. Но, чувствую, на мне живого места нет. – Садясь в кресло, он показывает кровавые пятна на одежде и царапины на лице. Говорить трудно, челюсти скрипят при каждом движении. – Эх, Тед, много времени прошло. Может быть, лет двадцать не видались. Ты сам вспомнил мою фамилию или ее узнали из документов, что были в бумажнике?

– Мы оплатим счет за лечение, – говорит Кашинг, делая вид, что не расслышал вопроса Селига. – Если будут еще медицинские расходы, мы оплатим их тоже. Можешь сообщить о них письменно.