Умирающая Земля [ Умирающая земля. Глаза другого мира. Сага о Кугеле. Риалто Великолепный]

— У меня нет имени. Зачем оно? Кроме нас с дядей здесь никого нет, он может обратиться только ко мне.

Гвил удивился. Это действительно выглядело странно. Может, она считает его колдуном и боится порчи?

Едва они вошли в дом, как флейта заиграла громче.

— Если ты позволишь, я буду называть тебя Амис, — попросил Гвил. — Так называется южный цветок, такой же золотистый и нежный, как ты.

Она кивнула:

— Пожалуйста, если тебе так нравится.

Они вошли в комнату, украшенную гобеленами. Лица овеяло теплом. Здесь ярко пылал камин, возле него блестел приборами накрытый стол. В кресле сидел неопрятный лохматый старик — спутанные седые космы падали ему на плечи, всклокоченная грязно-желтая борода походила на паклю. Ноги были обуты в ободранные сандалии. Он продолжал играть на флейте, не замечая вошедших. Гвилу почудилось, что девушка пританцовывает на ходу.

— Дядюшка Людовик! — весело крикнула она. — Я привела гостя, господина Гвила из Сфиры.

Гвил присмотрелся к старику: поразительно — у него были проницательные молодые глаза, полные лихорадочным блеском. Больше того, глаза смеялись. Это обескураживало — потому что на морщинистом лице читалась целая повесть, полная страданий и утрат.

— Дядя — великий музыкант, в этот час он всегда играет. Он придерживается такого распорядка уже долгие годы…

Гвил вежливо поклонился.

Амис шагнула к столу.

— Угощайся, Гвил! Дай я налью тебе вина. А потом, быть может, ты тоже сыграешь нам на флейте.

— С радостью, — откликнулся юноша и увидел, что лицо старика просветлело, а уголки губ дрогнули.

Пока Гвил утолял голод, Амис все подливала ему вина, так что, наконец, комната поплыла у него перед глазами.

Дядя Людовик продолжал играть свою мелодию, нежную, как журчание ручейка. Ее переливы убаюкивали. Сквозь дрему юноша следил, как Амис кружится в танце.

«Странно, — думал Гвил, — эти одинокие люди совсем не ожесточились и сохранили любовь к прекрасному…»

Он очнулся и поднялся из-за стола. Людовик все еще что-то наигрывал, мелодия подражала пению птиц на восходе солнца. Амис танцевала, с каждым шагом приближаясь к Гвилу. Он уже ощущал тончайший аромат ее духов, и не мог отвести глаз от золотых волос и счастливого лица.

Людовик почему-то смотрел на нее сердито.

— Может быть, сейчас поиграешь ты? Ты так молод и так силен… — попросила Амис, перехватив его затуманенный взгляд. — Ты ведь не откажешься сыграть для дяди? Он будет очень доволен и скоро уйдет спать. А мы сможем беседовать хоть до утра.

— С удовольствием поиграю, — проговорил Гвил, с трудом шевеля губами — вино брало свое. — Мои домашние всегда слушали меня с удовольствием… Пусть моя музыка расскажет вам о Сфире.

Случайно взглянув на старика, Гвил удивился: лицо выражало чистейшую радость. Его любовь к музыке поистине достойна восхищения.

— Ну же, играй! — попросила Амис, подталкивая его.

— Не лучше ли подождать, пока дядя закончит. Мне не хотелось бы показаться невежей, — попытался возразить Гвил.

— Нет, чем раньше ты дашь ему понять, что хочешь играть, тем скорее он закончит. Просто возьми флейту. Он плохо слышит, — пояснила девушка.

— Ну ладно, — согласился Гвил, — только я лучше возьму свою флейту.

Его невинные слова произвели странное действие: в глазах Амис сверкнуло непонятное торжество, а на лице ее дяди проступило выражение безнадежной покорности.

Гвил отвернулся, смутившись.

— Вы не хотите меня слушать?

На мгновение в комнате стало тихо. Амис стояла перед ним, трогательная и прекрасная:

— Что ты! Я уверена, что твоя музыка приведет дядю в восторг. Просто он хотел бы услышать, как в твоих руках будет звучать его флейта.

Людовик кивнул, и его молодые глаза опять как-то странно сверкнули.

Его инструмент был восхитителен — серебристый металл, золотые инкрустации… И кажется, он не слишком-то хотел уступить его даже на время.

— Возьми флейту, — настаивала Амис, — он просто не может уловить, о чем речь.

Людовик затряс головой, то ли подтверждая, то ли отрицая что-то. Гвил поддержал его участливым взглядом.

— Я пока что сыграю на своей флейте — она почти что часть меня, и к тому же мне не хочется беспокоить твоего дядю. Слушайте! — И Гвил поднес мундштук к губам. — Это песня из Кайна, она называется «Опал, жемчужина и фазан».

Он заиграл — и впрямь с большим искусством. Старик следил за ходом мелодии и порой даже подхватывал ее переливы. Амис слушала, полузакрыв глаза и покачивая в такт рукой.

— Тебе понравилось? — спросил Гвил, закончив играть.

— Очень! Ты не мог бы повторить это на дядиной флейте? Ее звук мягче, и дыхание напрягать почти не нужно.

— Нет-нет, — заупрямился Гвил. — Я играю только на своем инструменте. — Следующим в его исполнении зазвучал праздничный танец — в комнате словно повеяло вихревым дыханием карнавала. Людовик вторил ему с замечательной точностью. Амис самозабвенно кружилась в танце собственного сочинения.

Гвил заиграл бешеную сельскую тарантеллу. Девушка кружилась все быстрее и быстрее, ее руки взлетали, волосы разметались.