Умирающие и воскресающие боги

Ф.Ф. Зелинский явно выделяет в этом мифе два мотива – азиатский и греческий: «(Он) носит на себе следы согласовательской работы; самый явный – рассказ об исходе самого героя. Одержимый безумием, он бежит, оскопляет себя под сосной и там же умирает. Это – обычное в подобных случаях удвоение мотива, если автору традиции угодно было заставить Аттиса умереть, самооскопление было излишне; если он хотел, чтобы он, в пример жрецам-галлам, жил оскопленным слугой своей богини, ему не следовало отправить его тотчас же на тот свет. Всматриваясь в эти два соединенные Тимофеем мотива, мы легко убедимся, что один из них греческого происхождения, другой – азиатского. В самом деле, сосредоточимся на первом. В прекрасного пастуха Аттиса влюбляется богиня Агдистис, она берет его с собою на охоту – не так ли и Артемида сопутствовала прекрасному охотнику Ипполиту? Но юношу не удовлетворяет любовь богини: он ей изменяет ради царевны и становится жертвой ее ревнивого гнева, лишая себя жизни под влиянием насланного ею безумия – не так ли и Дафнис, променявший божественную нимфу на смертную царевну, стал жертвой ее ревности? Но Агдистис раскаивается в своей суровости: она ищет своего возлюбленного, ищет его, ищет… и находит наконец во власти смерти – не так ли и Деметра искала свою дочь, пока не нашла ее во власти царя мертвых? И это все? “Она хотела вернуть ему жизнь, но Зевс воспротивился”. Знакомый прием при рудиментарном мотиве: “Неосуществленное намерение”. Уже по этому одному мы можем догадаться, что первоначально Агдистис своею любовью вернула жизнь своему возлюбленному. Но это подтверждается и другими источниками: исходом Аттисовых мистерий было воскрешение их героя».

Азиатский мотив раскрывается так: «В недоступной глуби Фригии, таинства Матери справлялись с жестокой, кровавой обрядностью. Не в виде ласковой женщины с символом плодородия изображалась горная Матерь: ее кумиром был черный камень, хранимый в пещерном храме ее горы. И экстаз участников ее весеннего праздника принимал грозный вид исступления: острыми камнями, черепками, ножами они наносили раны друг другу и себе и в крайнем разгаре страсти доходили до самооскопления. Это было симпатическим чествованием любимца богини, Аттиса, впервые принесшего ей эту неслыханную жертву».

По словам М. Элиаде, «кровь и половые органы, приносимые Кибеле, обеспечивали плодородие почвы. Но с течением времени этот древний культ получил новое религиозное наполнение: его кровавые обряды стали средствами искупления».

Однако самооскопление было слишком грубым для греческого ума и чувства – и тогда «на помощь» пришел Адонис с его кабаном, Аттис стал воскресать благодаря любви Богини-Матери, той же Агдистис, о которой Ф.Ф. Зелинский пишет: «За смертью, благодаря любви Матери, должно было последовать воскрешение, радостный и благоговейный конец “мистерий Аттиса”. Ибо, само собою разумеется, что Агдистис – не более как прозвище Матери, владычицы горы Агда над Пессинунтом, вполне понятное там и непонятное в других местах».

Действительно, греки стали часто смешивать Адониса и Аттиса, да и не только их – вот отрывок из «Гимна солнцу» философа Прокла (412–485 гг. н. э.):

В песнях тебя прославляют отцом Диониса великим,
Аттисом также эвойным в чащобах лесных величают,
Нежным Адонисом в гимнах тебя прославляют иные.

М. Элиаде пишет о мистериях Аттиса: «В мистериях Митры и Аттиса совершалось жертвоприношение быков и баранов над рвом, покрытым решеткой: кровь капала на миста, находящегося во рву. Каким-то неясным для нас образом неофит принимал ритуальное участие в литургическом сценарии, вращающемся вокруг смерти и воскресения божества. Посвящение воспроизводило нечто вроде imitatio dei [подражание богу]. Большинство отрывочных указаний, которые имеются в нашем распоряжении, относятся к символической смерти и воскресению миста… В мистериях Кибелы неофит считался moriturus, “умирающим”. За этой мистической смертью следовало новое рождение – духовное. Саллюстий пишет, что во фригийском обряде новопосвященных “кормили молоком, как будто они вновь родились”. Во время церемоний неофит созерцал некие священные предметы или манипулировал ими, а ему в это время сообщалось толкование их символики; возможно, это было эзотерическое толкование, которое объясняло и доказывало их спасительное значение. В определенный момент посвящения мист участвовал в ритуальном пиршестве… Благодаря посвящению неофит становился равным богам. Апофеоз, обожествление, “обессмерчивание” (apathanatismos) – понятия, характерные для всех мистерий».