Умирающий изнутри

Две комнаты, ванная, кухонька и прихожая. Раньше вы не смогли бы поселиться в таком доме, пока не обзавелись бы семьей и детишками. Теперь же здесь живут и одиночки. Все меняется с упадком города, ломается уклад жизни, меняются правила. Большинство населения дома – пуэрториканцы, есть ирландцы и итальянцы. В этом логове папистов Дэвид Селиг заметное исключение. Иногда он думает, что должен ежедневно читать соседям «Шма Изроэль», но не знает слов. Возможно, «Кол Нидре». Или «Каддиш». Это тот хлеб насущный, что ели наши праотцы в земле Египта. Он счастлив, что его увезли из Египта в Землю Обетованную.

Хотите на экскурсию по пещере Дэвида Селига? Очень хорошо. Проходите, пожалуйста, сюда. Руками ничего не трогать и жвачку к мебели не прилеплять. Чувствительный, умный, дружелюбный, нервный человек, который будет вашим гидом, никто другой, как Дэвид Селиг собственной персоной.

Чаевые не давать. Добро пожаловать, люди, добро пожаловать в мое скромное жилище. Мы начнем нашу экскурсию с ванной комнаты. Посмотрите – это ванна.

То желтое пятно на фарфоре уже было, когда он переехал сюда – это всякая ерунда, это аптечка. Селиг проводит здесь много времени. Эта комната важна для глубинного понимания его сущности. Например, иногда он принимает душ два-три раза в день. Как вы думаете, что он пытается с себя смыть? Оставь в покое зубную щетку, сынок. Хорошо, пойдемте за мной. Видите эти плакаты в прихожей? Это произведения искусства 60-х годов. На этом изображен поэт Аллен Гинсберг в костюме дяди Сэма. Этот являет собой грубое подобие утонченного топологического парадокса голландского гравера М. С-Эшера. Этот показывает обнаженную юную пару, занимающуюся любовью в приливе Тихого океана. Восемь-десять лет назад сотни тысяч молодых людей украшали свои комнаты такими плакатами. Селиг делал то же самое, хотя даже тогда не был юным. Он часто следовал текущей моде, пытаясь утвердиться в своем временном существовании. Можно предположить, что сейчас эти плакаты имеют приличную ценность. Он берет их с собой, переезжая из одного дешевого дома в другой.

Здесь – спальня. Темная и узкая, с низким потолком, типичным для муниципальных зданий прошлого века. Я постоянно держу окно закрытым, чтобы шум поднимающегося в гору поезда не будил меня. Порой даже в тишине бывает трудно заснуть. Это – его кровать, в которой он видит тяжелые сны, иногда, даже сейчас, невольно читает мысли соседей и вплетает их в свои фантазии.

В этой постели за два с половиной года побывало не меньше пятнадцати женщин. Каждая один-два, реже три раза. Не смущайтесь, барышня! Секс – это здоровое проявление человека, и он составляет существенный аспект жизни Селига, даже сейчас, в зрелые годы! А в дальнейшем он может стать еще важнее, ибо секс, в конце концов, это способ общения с другими людьми, даже когда все другие пути закрыты. Кто эти девушки? Вернее, женщины. Он привлекает их своей застенчивостью и убеждает разделить с ним час радости.

Он редко приглашает одну девушку дважды, и та, которую он приглашает, часто не принимает его приглашения. Но это ничего. Он удовлетворен. Что такое? Пятнадцать девушек за два с половиной года не слишком много для холостяка? Как вы можете судить об этом? Для него вполне достаточно.

Уверяю вас, для него достаточно. Не садитесь, пожалуйста, на кровать. Она очень старая, подержанная, купленная на распродаже за несколько долларов при переезде с прошлого места жительства, меблированной комнаты на Николае авеню. Мне понадобилась тогда собственная мебель. За несколько лет до этого, приблизительно в 71 или 72 году у меня была водяная кровать – еще один пример следования моде, – но я не смог привыкнуть к бульканью и переливанию воды и отдал ее одной молодой даме, которая ее обожала. Что еще есть в спальне? Боюсь, мало интересного. Комод с обычным бельем. Пара поношенных тапочек. Треснувшее зеркало. Вы суеверны? Кособокий книжный шкаф, забитый до отказа старыми журналами, которые он никогда не просмотрит снова – «Партизан Ревю», «Вечнозеленый», «Пари Ревю», «Нью-Йорк Ревю оф букс», гора литературных журналов, плюс несколько журналов по психоанализу и психиатрии, которые периодически читает Селиг в надежде лучше познать себя. Он всегда отбрасывает их в тоске и разочаровании.

Уйдем отсюда. Эта комната, должно быть, угнетает вас. Мы проходим мимо кухни – плита с четырьмя горелками, маленький холодильник, столик, на котором он накрывает себе очень скромные завтраки и обеды (ужинает он обычно не дома), и вот мы входим в главное место квартиры – V-образную, тесно заставленную гостиную-студию с голубыми стенами.