Умирать всегда глупо

Однажды, когда он возвращался из очередного рейда, началась песчаная буря. Он знал об этом явлении марсианской природы, но, зная, что такому массивному телу каким являлся он, мелкие песчинки, переносимые разряженной атмосферой, не могут причинить особого вреда, не придал значения. Стеран долго стоял и смотрел на гигантские завихрения поднятой с поверхности пыли, когда сообразил, что следы, оставленные им на песке вскоре будут занесены и засыпаны и он просто не найдет дорогу к своему спасительному месту крушения. Насчет того, что он увидит останки с какой-нибудь возвышенности, Ровен нисколько не обольщался. Марс имел гораздо меньшие размеры, соответственно большую кривизну и поэтому горизонт планеты находился ближе к наблюдателю, чем на Земле, и обзор открывался едва на несколько километров. Заметить звездные ориентиры он как-то не догадался, да и поднятая марсианская пыль мешала их обозрению.

Испугавшись не на шутку, он бросился бежать, Тогда он снова смотрел смерти в лицо – стоило ему чуть отклониться от его первоначального курса и все – неминуемая гибель. Но он вернулся. И тут его поджидала новая беда. Песчинки бури исцарапали солнечные батареи и сделали их непригодными к использованию, пыль стерла, буквально, соскоблила верхний тончайший рабочий слой. Стеран отругал себя за такую непредусмотрительность и тут же поблагодарил за то, что открыл не все батареи, поэтому в негодность пришли только две. Затем его обеспокоенность усилилась, когда буря затянулась на довольно длительный срок и пришлось еще два раза открывать новые батареи и заряжать аккумуляторы скафандра. Сколько он тогда стоял среди свиста и воя ветра, стука песчинок по металлу, в этом оранжевом аду удерживая батареи в сложенном виде и закрывая их от действия ветра? В конце концов, буря ушла, а батареи все равно оказались испорченными.

А местные, черные ночи с мириадами звезд и странными шепотами и говорами планеты? Сколько он натерпелся страха, когда в этой, почти осязаемой черноте кто-то вдруг начинал дико завывать, по сумасшедшему хохотать или жалобно стонать. Конечно, возможно, это трескались камни, днем нагретые, иногда, до нуля, которые ночью быстро охлаждались при температурах и ниже ста градусов. Хотя, может, это хохотало и трескалось только у него в голове. Именно поэтому, уде довольно давно он засыпает только со снотворным.

Некое подобие кровати Стеран соорудил себе, вырыв сбоку от остатков корабля яму, несколько смахивающую на могилу, но достаточно удобную для своего непосредственного назначения. Засыпая, он часто думал о том, что еще никто не спал в скафандре среди пустошей неприветливой планеты рядом с обломками своего корабля в яме-могиле. Еще он думал о Земле и часто грезил ею, постепенно удаляясь от реальности.

Как и у Робинзона, у Стерана имелся свой календарь, для создания которого он облазил все окрестности. Для начала он выбрал более менее ровную площадку, очистил ее от булыжников, разровнял как смог, а затем повел свой нерадостный счет. Валуном среднего размера он отмечал будний день, а валуном побольше – выходной или праздник. Камни он складывал в четыре цепочки по семь штук в каждой, обозначая тем самым месяц. Все местные подходящие булыжники давно были пристроены к соответствующей дате и теперь, каждый раз, когда он просыпался, он шел на поиски камня сегодняшнего дня.

Из всех развлечений у него имелись только транквилизаторы и Его Камень. Транквилизаторы, как обезболивающее, входили в состав жизнеобеспечения. Ему еще сразу пришла в голову мысль, что при крайних обстоятельствах можно будет таким образом легко покончить с жизнью. Не тут-то было. Его слишком умный и правильный скафандр, будь он проклят, артачился и часто не давал нужного вещества вовсе, следя за здоровьем своего хозяина. Примерно такая же ситуация сложилась и с алкоголем, причем даже когда он в обход системы обеспечения выпивал некоторую дозу, скафандр тут же проводил общую чистку организма и действие алкоголя нейтрализовывалось. В конце концов, Стеран обнаружил, что ему дана некоторая вольность по «выходным» и по «праздникам», когда ему разрешалось чуть-чуть забыться.