Умница для авантюриста

— Ну, а теперь в замок. Нас там заждались уже, — продолжает командовать Герда и с важностью усаживается в пролётку. Я примащиваюсь напротив. Ищу глазами Гесса. Он стоит немного в стороне, сложив руки на груди. Вызывающая, опасная поза. Его лицо не выражает ничего хорошего. И от этого становится неуютно, а радость от встречи с миссис Фредкин сходит на «нет». В чём дело? А я-то почти расслабилась…

Глава 27. В родовом гнезде клана Фольи

Гесс

Маленькие тайны становятся смешными, когда ты понимаешь чужую речь. Орландо недооценил меня и общался со своими людьми свободно, не опасаясь, что их подслушают. Тактическая ошибка номер один — быть убеждённым в собственном превосходстве. Но мне это только на руку.

После радостных, умных и сумбурных обменов приветствиями, маленьких распоряжений, когда свита, преданно заглядывая в глаза, слишком рьяно и всё так же хаотично пытается проявить чудеса расторопности, между хозяином и телохранителем завязывается очень тихий разговор.

— Я снова подвёл, — мучительно горько кается Джако, — не успел, не защитил. Они опять хотели убить тебя?

— Всё хорошо, все живы, — обманчиво мягок Орландо. — Хотя один из нас должен быть мертвее не бывает.

Джако хмурит брови и становится совсем не похожим на своего хозяина. Глазки меньше, цепкие, как две кобры в кустах, что готовы кинуться и укусить.

— Он прикрыл меня собою, — едва заметный кивок в мою сторону, — ему досталось не сонное зелье, как всем, а шесть пуль, предназначенных для меня. Однако он бодр, весел и путается под ногами. Смущает девушку и лезет, куда не просят.

— Убить? — Джако кровожаден в своей лаконичности.

— Не спускать с него глаз, — командует доновский сын. — Сомневаюсь, что его можно убить обычным способом. Если его пули не берут, отрава не косит, вряд ли ты с ним справишься.

У Джако глаза лезут на лоб. Я вижу, как из смуглого он становится болезненно жёлтым, как невольно отшатывается в сторону, не сумев совладать с собою.

— Бессмертный?.. — он произносит это так тихо, что вряд ли кто услышал.

— Не знаю, — задумчиво цедит красавчик. — Байки это всё, Джако.

Телохранитель трясёт головой так, что я опасаюсь, как бы из неё мозги во все стороны не разлетелись брызгами.

— Нет, нет, нет! — твердит он, как заведённый и накладывает большим пальцем крест — истово, с настоящим фанатизмом.

— Прекрати, — играет желваками Орландо и сердито сверкает глазами. Кажется, Джако этого взгляда боится больше, чем мифического бессмертия. — Мы уже давно выросли, что за блажь верить бабушкиным сказкам?

— Но он жив и здоров после шести пуль, — возражает Джако. Он уже пришёл в себя и натянул на лицо маску спокойствия.

— С этим не поспоришь. Поэтому не своди глаз, прошу. А там разберёмся. Бессмертный он или ещё какой, я не позволю ему ломать мои планы. Об остальном поговорим позже.

Конечно, о главном никто посреди луга рассказывать не станет. Я и не надеялся. Но того, что услышал, хватило выше крыши. Есть о чём подумать и чем заняться.

Ох, не прост этот щенок, очень не прост. А я-то наивно считал его папенькиным сынком, рохлей, не способным постоять за себя. Приятно иногда ошибаться. И тем интереснее будет его проучить.

Плохо только, что мои мрачные размышления не ускользнули от острых глаз Рени. Девчонка вытянула шею и обеспокоилась. Улыбка потухла на её губах. Вот же, шаракан! Пытаюсь справиться с собою, но поздно: Рени напряжена, и я опять слышу сотни вопросов, что уже роятся в её голове, как трудолюбивые пчёлы. Однажды она меня покусает ими. Не даст шанса увернуться.

Кстати, о Шаракане. Эта горе-свита вещала, размахивая руками, как граблями, что лошадей они не нашли — по всей вероятности, их украли те, кто напал на нас.

Кривлю губы: они и не искали как следует. Лгали, трусливые охранники. Побоялись сунуться дальше, решив, что ни один конь не стоит их жизней. Впрочем, пара тройка горячих и молодых готовы были рискнуть, но их отрезвил вон тот командир — суровый дядька с унылыми усами до воротника. Тёртый калач, как говорят на Иброне. Возможно, он и прав: человеческая жизнь хрупка, а они и так были на волосок от смерти.

Я расправил грудь, вдохнул глубоко и прикрыл глаза. Со стороны кажется, что я подставляю лицо солнцу. Наслаждаюсь бытием. На самом деле, я послал мысленный приказ, ожидая, когда отзовётся мой конь. Этот никому не дастся. Ни друзьям, ни врагам. Он мой. Теперь он мой. Как и Рени. Последняя мысль настолько ярко прошила меня от макушки до живота, что я дрогнул, задохнувшись. Чудом не сложился пополам.

В груди мягко толкнулось. Это не сердце, нет. У кровочмаков этот орган так же мёртв, как и всё остальное. Застывшая навсегда биомасса. Я вдруг ощущаю такую горечь, что чудом сдерживаю гримасу отчаяния. С чего бы? Меня всё устраивает. Я не человек, да. И никогда не жалел об этом. У каждого своя Обирайна, и кто я такой, чтобы спорить или желать её изменить?