Умница

Но в этот раз мама сама явилась к ней. Нина болтала с Лидией Григорьевной, рассказывала той какой-то бухгалтерский анекдот, как вдруг у нее в голове прозвучал мамин голос. То, что это был именно голос мамы, Нина не сомневалась – она узнала бы его среди тысяч других. Голос сказал: «Нинуся…» Потом, через секунду: «Бедный папа…»

– Что с тобой, Нина? – спросила Лидия Григорьевна, заметив, как она изменилась в лице.

– Н-нет, ничего, – пробормотала Нина. – Мне что-то душно.

– Да, извини, это от плиты. Сейчас проветрю, – захлопотала Лидия Григорьевна и посоветовала: – А ты пойди на лоджию, подыши. У нас там все устроено, есть где присесть.

Нина вышла на отделанную красивым деревом лоджию, приоткрыла фрамугу, села в плетеное кресло. На дворе стоял солнечный день и, хотя еще подмораживало, было ясно, что дело повернуло на весну. Но Нине было не до природы. В голове у нее шумело, сердце стучало как бешеное. Вцепившись в подлокотники кресла, она с трудом приходила в себя, не понимая, что с ней происходит.

Наконец, надышавшись морозным воздухом и замерзнув, Нина решила вернуться. Закрывая фрамугу, она услышала, что Лидия Григорьевна зовет ее с кухни.

– Что, Лидия Григорьевна? Я не расслышала, – сказала Нина, входя на кухню, и осеклась.

Лидия Григорьевна сидела, сжимая в руке телефонную трубку. Щеки у нее были серыми.

– Женя… – произнесла она.

Нина не сразу поняла, что речь идет об отце.

– Ниночка, с папой плохо, – сумела наконец выговорить Лидия Григорьевна.

Ей позвонили из приемной комиссии. С Евгением Борисовичем случился удар, его на скорой отвезли в больницу.

Тот день и последующая ночь прошли для Нины как в тумане – память выхватила только отдельные эпизоды и картины. Вот они с Лидией Григорьевной ловят такси, мчатся в больницу, адрес которой записан на бумажке; вот вбегают в приемный покой, объясняются с тупой и грубой администраторшей, поднимаются по лестнице (лифт не работает) на четвертый этаж, где находится реанимационное отделение.

Чтобы попасть в реанимацию, нужно было пройти насквозь через отделение кардиологии. Нину, не знакомую с действительностью районных клиник, здесь все шокировало. Грубо крашенные масляной краской стены были облупленными и темными от времени, драный линолеумный пол в каких-то жутких пятнах. Шестиместные палаты были забиты, да еще прямо в коридоре стояло несколько кроватей с больными, некоторые под капельницами. Из одной палаты шибал запах мочи и еще какой-то гадости; в другой кто-то громко стонал. За стойкой дежурной весело болтали две молодые медсестры – больные с их проблемами их явно не заботили. Мысль о том, что ее папа лежит, беспомощный, и, возможно, умирает в такой обстановке, привела Нину в ужас.

В реанимации им преградила дорогу толстая медсестра средних лет. Узнав, кто они, она заявила, что об их больном пока ничего не известно, и бросила: «Ждите». Они устроились на жестких скамьях в коридоре.

Лидия Григорьевна спросила:

– Нина, ты не заметила – на первом этаже, кажется, есть банкомат?

– Что? Какой банкомат? – не поняла Нина.

– Потребуются деньги, – объяснила Лидия Григорьевна.

– Но я не захватила карточку, – всполошилась Нина.

– Я захватила.

Лидия Григорьевна отправилась к банкомату и вернулась с деньгами. Но вручать их еще целый час было некому.

Наконец вышел врач. Он был довольно молодой, но какой-то облезлый, плешивый, с лицом пьющего человека.

Женщины бросились к нему.

– Инсульт, – сказал он. – Серьезный.

– Но… Он будет жить? – не своим голосом проговорила Лидия Григорьевна.

Врач, не глядя на них, покачал головой:

– Все может быть. Надежда есть. К утру должно проясниться.

Собравшись с духом, Нина сказала:

– Но здесь ужасные условия! Мы можем перевезти его в другую клинику?

Врач посмотрел на нее удивленно.

– Если хотите его убить – можете перевезти, – сказал он.

Лидия Григорьевна отстранила Нину.

– Мы вас очень просим – сделайте все возможное, – заговорила она, понизив голос. – Мы будем вам очень благодарны. Вот, пожалуйста, примите пока это.

Она вплотную приблизилась к врачу и сунула в карман его халата завернутые в бумажку купюры.

– Приму, раз даете, – сказал тот без особого энтузиазма. – Но скажу вам честно: сейчас все зависит не от меня, а от его организма.

Врач ушел, а они уселись ждать. Медсестра была недовольна: «Ну, что вы здесь высиживаете? Поезжайте домой, приедете утром». Но для них об этом не могло быть и речи.

Часы на стене беззвучно отсчитывали время: пять, шесть, семь часов. Переминаясь на неудобных скамьях, Нина и Лидия Григорьевна почти не разговаривали, думая каждая о своем. Нина не могла осмыслить происходящее. У папы инсульт? Он может умереть? Нет, это невозможно! Как когда-то она не могла охватить умом смерть мамы, так теперь – опасность, нависшую над отцом. Вытесняя это немыслимое, в голову лез всякий посторонний вздор – что у нее в отделе в банке близится сдача отчета, и без Игнатия Савельевича ей придется нелегко; что вряд ли теперь она будет посещать автошколу, в которую на днях записалась; что надо не забыть заплатить за телефон.