Умный, наглый, самоуверенный

Как, например, общаться с Яковом, если знать про портсигар? А она знает и продолжает напропалую кокетничать. А если представить себе, что интересы их разошлись, тогда тот же Яков, не дрогнув, сшибет ее на дороге? Как жить, если так думать о людях? Но ведь Алексей показал ей, что пока жена ему нужна — это одно, если становится обузой — совсем другое, и о чувствах или детях не может быть и речи. Только о деньгах… Она взглянула на отца, тушившего в пепельнице сигарету.

— А ты сам-то? — вдруг спросила его. — Не того? Не бандит?

Полковник захохотал:

— Жулика распатронить — святое дело. Сейчас есть чем поживиться. А ты что, настучишь? — Полковник вдруг помрачнел. — Надеюсь, ты не в мамашу.

— А что, мама…

— Да ну ее, курицу. Вспоминать неохота, как она шантажом занималась. Это сейчас все можно. Жена надоела — развелся и баста. А раньше женился — живи до смерти, иначе из партии полетишь… Ну что, будем считать, что протокол о намерениях подписали? Этот хмырь от меня ничего не получит. А я, кстати, знал, что он к тебе полезет на совесть давить. Такие всегда на чужую совесть давят. Своей-то нету.

Полковник встал и потянулся за полотенцем. Ира поняла, что разговор закончен, поднялась и ушла в свою комнату, которая так и осталась за ней с детства, с тем же самым покарябанным письменным столом, за которым она учила уроки, и давно не модной софой с гобеленовой обивкой. Тот же мишка пялился с гардероба, точно ничего не изменилось за последние шестнадцать лет.

Здесь все было спокойно и устойчиво, как в укрытии, здесь она защищена стенами родительского дома. И зачем нужно, чтобы дети покидали отцовский дом, так ли уж это необходимо? И всем ли надо уезжать от моря, стремиться к неизвестному? Чем оно лучше? Лучше родительского дома на самом деле ничего нет. Чего она добилась в жизни? Того, что девочка с хвостом на фотографии стала ей чужой и непонятной. Как будто это не она, а совсем другой человек прожил эту судьбу, а жизнь девочки, которая мечтала, что у нее будет один любимый на всю жизнь, осталась непрожитой. Они друг другу не равны и даже не знакомы. Она — гостья, занявшая чужую комнату, а куда исчезла настоящая хозяйка с ослепительно радостным взглядом?

Глава 14 Домашние разборки

Авилов заскучал об Ире всерьез. Так совпало, что пока она была здесь, все крутилось, будто был мотор, а с ее исчезновением основные потребности были не удовлетворены. Катя не могла ее заменить, более того, стало понятно, что Катя уравновешивала риск жизни с другой. С одной он уставал, с другой отдыхал от напряжения. Катя принимала его любым, всяким, Ира ставила условия, даже не проговаривая ничего вслух. С Катей он чувствовал себя Господом Богом, с Ирой — двоечником. Ира нужна для куража. Правильно мы выбираем в юности, правильно хулиган отыскал свою барышню и сглупа выпустил из рук.

А как быть, кругом жулье, со сломанными ногами разве укараулишь?

Авилов занялся поисками пропавшей стодолларовой купюры. Рассеянностью он не отличался, хорошо помнил, где лежала пачка и твердо знал, из скольких купюр состояла. Но одна исчезла, и он уже не знал, что подумать. Теряясь в догадках, он отправился в комнату домработницы и принялся методично обыскивать стол и шкаф. Он открыл футляр машины, и в тот момент, когда запирал, домработница явилась в дверях. Вид у нее был такой встревоженный, что и дурак бы сообразил, что рыло в пуху.

Ну идиот, выругал себя Авилов. Гоша из «Луны» сосватал ему хрюшу, чтобы иметь информацию. Куда он ее сливал, осталось неустановленным, потому что внимание уперлось в Левшу, а Левша не интересовался «Римеком». Фокус с платком и Гошей домработница исполнила лихо, не стушевалась, как сообщила Ира, способная, значит. Далее. Хрюша сбежала от Левши и тетку Нюру вызволила из застенка. Пришла в незабываемом виде, с синими тенями. А потом пропал молчаливый «кавказский пленник» и пропал тогда, когда хрюшу отрядили его кормить. Да это же, усмехнулся Авилов, просто крутая мошенница. Он посмотрел на домработницу с интересом и сообщил:

— Плановый обыск.

Та обиженно засопела.

Авилов ушел к себе, слушать, когда начнется шевеление в комнате. Он не сомневался, что она бросится прятать, но что именно? Он не успел осмотреть все, может, там полно компромата. Вначале звуки были обычными — переодевается. Потом установилась тишина: хрюша думала. Слегка скрипнула дверца шкафа. Дурища и есть дурища, хоть бы радио включила, слышимость отличная. Потом раздалось странное корябанье, будто кто-то скребся об стену. Авилов поднажал на дверь — не тут-то было. Дурища, да не совсем. Он, не медля ни секунды, надавил плечом, задвижка отскочила, и открылась престранная картина.

Хрюша сидела на полу, держа обе руки под подолом, один глаз у ней косил, видимо, от ужаса. Такого выражения за домработницей еще не наблюдалось. Видимо, дело хуже, чем казалось на первый взгляд.

— Дай сюда! — Он протянул руку. Домработница отчаянно закрутила головой — нет! — Это что же, бунт?