Умри, богема!

– А еще напали на Марину. Да-да, вот на эту самую Марину, когда она вышла из дома в моей дубленке! Ее вообще пырнули ножом! Вы сами как бы поступили, когда вокруг вас такое происходит? А тут еще возникла тема с наследством в Париже, появился нотариус… Все указывало на то, что меня хотят убрать. Как в классическом детективе.

– Но если в классическом, значит, надо искать других наследников, – вполне серьезно предположила Клер. – Уж я-то точно не нанимала киллеров, мне это ни к чему. Вы можете нанять юриста здесь, в Париже, чтобы узнать, чем владеет наша семья. Все, что я рассказала вам о своей семье, о дочери, – все правда. Да, возможно, я совершила ошибку, не покрыв долги Миши при его жизни, вернее, перед его смертью, когда понимала, что его дни сочтены. Но когда он пригласил в больницу нотариуса и распорядился квартирой в вашу пользу, я подумала, раз квартиру он завещает своей племяннице, так почему бы ей и не унаследовать и долги своего дяди?

– Да все вы сделали правильно. Думаю, что и я поступила бы точно так же.

– Не буду с вами спорить, но мне кажется, что вы сейчас лукавите…

Из кабинета вышел доктор в длинном халате бирюзового цвета. Они с Клер были знакомы. Это и неудивительно, ведь, когда Марине стало плохо и она корчилась на полу в ее доме, Клер не вызвала «Скорую», мы сами уложили Марину в машину и привезли ее в эту клинику.

Доктор, высокий худой мужчина в очках без оправы, с нежным и каким-то очень чистым, как у ребенка, лицом, сказал что-то, обращаясь к Клер.

– Он сказал, что в желудке вашей подруги обнаружили таблетки рвотного средства – апоморфина, – перевела Клер.

– Да? И зачем же она его приняла?

– Не знаю… – Клер развела руками. – Не знаю.

После ухода доктора она, краснея, предположила:

– Возможно, она настолько боялась быть отравленной, что заранее приняла эти таблетки… И вообще это не отравление, это психосоматика, понимаете? Самовнушение.

Мне начинало казаться, что Клер меня околдовывает, гипнотизирует, говоря то, что мне хотелось бы услышать. Да, я не хотела слышать и знать, что меня хотят отравить, убить или прирезать. Я не хотела, чтобы Марина постоянно держала меня в напряжении, напоминая о приближающейся смерти. Я не хотела, чтобы мне мешали наслаждаться моим пребыванием в Париже. Мне не хотелось, чтобы кто-то мешал мне прочувствовать атмосферу жизни моего отца и его брата. А эту атмосферу, эту энергетику я могла ощутить, лишь находясь в квартире моего отца. Да-да, уж теперь-то я точно знала, что эта квартира принадлежит мне по праву, ведь когда-то ее подарил дяде мой отец!

– Клер, мне очень жаль, что наше знакомство происходит при таких обстоятельствах, честно!

– Да ничего… Вас можно понять. Думаете, я бы не запаниковала, если бы на меня обрушился шквал всех этих отравлений, убийств…

Я нахмурилась.

– Я имею в виду убийство жены вашего режиссера, Сони, кажется. Ведь ясно же, что ее кто-то столкнул в окно… Выбросил, как ненужную вещь. И уж это, сами понимаете, никак не могло быть связано с вами. Или я что-то не понимаю? Она-то не была одета в вашу одежду, ее не могли спутать с вами.

– Ну да. Это и утешает. Хотя все равно все это очень странно.

Мы с Клер решили, что, поскольку Марина должна еще некоторое время пробыть в клинике, нам нет никакого смысла дожидаться под дверями ее палаты и я могла бы вернуться в Париж.

– Я отвезу вас, Лара.

– Да, буду вам благодарна. Признаюсь, без Марины я буду теперь чувствовать себя здесь в абсолютной растерянности – я же совсем не знаю языка! Даже таксисту не смогла бы назвать адрес…

– Смогли бы, – улыбнулась Клер. – Но на всякий случай лучше было бы записать адрес на листочке, чтобы показывать его таксистам.

– Да, вы правы. Пожалуй, я так и сделаю.

Я заторопилась «домой». Да, я почему-то стала воспринимать квартиру моего дяди как свою. Почему бы и нет? Ведь мне ничего не мешало вступить в права наследования, расплатившись с долгами дяди и оформив все надлежащим образом. Но главное – Клер с дочерью, слава богу, не претендовали на эту квартиру, и я, возвращаясь в Париж, чувствовала себя более уверенно и спокойно. Даже то, что произошло с Тряпкиной в доме Клер, я тоже начала воспринимать как проявление ее беспокойства и страха быть отравленной вместо меня.

– Там Шери, наверное, проголодался… Хотя я оставила ему довольно много еды и воды, – рассуждала я в машине.