Умри стоя

Шесть сотен рук взметнулись в воинском приветствии, и «Слава Евразийскому Союзу!», будто громовой раскат, прогремело над лагерем.

Краем глаза Глеб заметил, как стоящий во главе шеренги Крайчек переменился в лице. Брови Палача сошлись к переносице, и каменный подбородок дрогнул…

– Штурмови-и-ик! – Преклов, словно помешанный, орал и бил себя в грудь. – Я, мать вашу, штурмовик! Все! Прощай, учебка! Чтоб я сдох! Мы идем на войну!!!

– Да заткнись уже, – пробурчал Глеб, заканчивая укладывать в вещмешок немногочисленные пожитки.

– Чего смурной такой? – Толян, пританцовывая, пихнул товарища кулаком в плечо. – Не рад, что ли? Башку-то вынь из мешка, посмотри вокруг.

– Ну? – Глеб нехотя оторвался от своего занятия и обвел взглядом казарму с радующимися вовсю сослуживцами. – Посмотрел.

– Посмотре-е-ел, – передразнил Толян. – Ты что, совсем не врубаешься? Новая жизнь началась! Настоящая!

– Врубаюсь-врубаюсь, – безразлично покивал Глеб.

Преклов постоял еще секунд пять, вопросительно глядя на товарища, после чего махнул рукой и вновь присоединился к общему веселью.

Праздник закончился быстро. В десять часов утра свежеиспеченные штурмовики, едва успевшие сменить парадные мундиры на повседневный хэбэ, уже тряслись в грузовиках растянувшейся на добрую сотню метров колонны. Никаких торжественных мероприятий и прощания с лагерем, который в течение восьми лет служил курсантам домом, не было. Правда, Воспитатели на этот раз сопровождали группу в полном составе.

– Ну что, как ощущения? – в совершенно несвойственной для себя манере поинтересовался Крайчек. – Спусковой палец уже зудит?

Никто не ответил.

– Хе, – усмехнулся Палач. – А я чертовски здорово вас вымуштровал. Расслабьтесь, вы больше не курсанты, можете не ждать разрешения.

– Так точно, господин Воспитатель! – тут же отчеканил Толян, попытавшись сидя изобразить стойку «смирно». – Палец зудит нестерпимо! Для излечения требуется как минимум рота врагов!

Виктор Крайчек удивленно приподнял бровь и расплылся в оскале:

– Молодец, солдат. Вот такое настроение и нужно на передовой. Постарайся сохранить его хотя бы пару дней.

По отделению пробежал сдержанный смешок.

Воодушевленный было похвалой Преклов осекся и вернул выпяченную грудь на место.

– Я вам вот что скажу, – продолжил Крайчек, обращаясь к бывшим воспитанникам, – героизм – великая вещь. Случаются моменты, когда без него не выкарабкаться, когда приходится выбирать между своей жизнью и десятком-другим жизней сослуживцев. Это трудно, кто бы там что ни говорил. Но в этом и состоит героизм. А в глупой смерти, когда на танк с автоматом, ничего героического нет. Я много таких шутов повидал. Им плевать на приказы, плевать на товарищей. Они хотят одного – чтобы их запомнили. Им отчего-то кажется, что бездарная смерть под траками или акт суицида в виде попытки сольного прорыва вражеской обороны достойны восхищения. Они умирают. Но их никто не помнит. Потому что нет смысла держать в голове имена ебнутых дегенератов. Помнят тех, кто прикрывал отход товарищей до последнего патрона, тех, кто вызывал на себя артудар, попав в «клещи», помнят сильных духом, а не самоубийц. – Крайчек замолчал, обводя тяжелым взглядом притихших воспитанников. – Мне не в чем упрекнуть себя. Я хорошо вас обучил. Не жалел никого. И вы себя не жалели. Постарайтесь, чтобы эти труды не пропали даром.

Ехали долго. Говорить отчего-то не хотелось. В закрытом наглухо кунге было темно и душно, совсем как тогда, восемь с лишним лет назад. И, как тогда, впереди ждала неизвестность.

Через три часа пути колонна остановилась. Работники полевой кухни споро распределили горячий обед по машинам, спустя пятнадцать минут так же оперативно собрали пустую посуду, и колонна снова набрала ход. Из приоткрытой на время двери Глеб смог разглядеть только привычный сосновый лес по обочинам грунтовой дороги.

Когда лоскуты неба, видимые через закрытые прозрачной клеенкой оконца, заметно потемнели, к ставшему за девять часов почти неразличимым звуку двигателя добавился мощный, ощущаемый внутренностями гул турбин.

Машины остановились, выпуская личный состав из своих кузовов на бетон аэродрома.

Выгрузившееся отделение Глеба в полном составе замерло, разинув рты. Не более чем в двухстах метрах от автоколонны серыми махинами распластались по взлетному полю два огромных транспортника. Титанического размера двухпалубные самолеты поражали воображение. Таких Глеб никогда не видел. На счету его отделения было тридцать два учебных прыжка, но все они осуществлялись с бортов, даже близко не сопоставимых с габаритами тех чудовищ, чьи продуваемые двигатели сотрясали сейчас все вокруг. Личный состав, прибывший в голове колонны раньше остальных, уже начал погрузку, заходя по гигантским мосткам в бездонное металлическое чрево. Чуть в стороне готовились к взлету четыре тяжелых фронтовых истребителя сопровождения, выглядевшие на фоне своих подопечных сущими букашками.