Ундина

Свежий утренний свет разбудил новобрачных. Ундина стыдливо притаилась под одеялом, а Хульдбранд лежал, погружённый в размышления. Ночью каждый раз, как он засыпал, его одолевали странные и жуткие сновидения: какие-то призраки, ухмыляясь исподтишка, силились напялить на себя обличье прекрасных женщин, женщины внезапно оборачивались драконами. А когда он пробуждался от этих кошмаров, холодный бледный луч луны светил в окно; с ужасом искал он глазами Ундину, на груди которой уснул. Она лежала рядом с ним и спала, всё такая же чарующе прекрасная. И, запечатлев на её розовых губах неслышный поцелуй, он снова засыпал и снова в ужасе пробуждался. Обдумывая всё это теперь, в ясном сознании, он упрекал себя за то, что мог хоть на мгновенье усомниться в своей прелестной жене. И, не таясь, он повинился перед ней, она же протянула ему свою красивую руку, вздохнула из глубины души, но не промолвила ни слова. Только исполненный бесконечной любви взгляд её глаз, какого он до сих пор не знал за ней, рассеял его сомнения и сказал ему, что Ундина не таит на него зла. Тогда он с лёгким сердцем встал и отправился в общую горницу к другим обитателям хижины. Все трое с озабоченным видом сидели у очага, не решаясь вымолвить слово. Казалось, будто священник молится про себя, чтобы отвратить беду. Но когда они увидели новобрачного таким счастливым и радостным, складки на их челе разгладились, а старый рыбак стал даже подшучивать над рыцарем, – разумеется, самым благопристойным и чинным образом, так что старуха расплылась в довольной улыбке. Тем временем и Ундина оделась и вошла в горницу. Все хотели было подняться ей навстречу – и замерли в изумлении: такой чужой и вместе с тем такой знакомой показалась им молодая женщина. Первый подошёл к ней священник; в его глазах светилась отеческая нежность, а когда он поднял руку для благословения, красавица новобрачная с благоговейным трепетом опустилась перед ним на колени. В немногих смиренно кротких словах она повинилась за вчерашние глупые речи и взволнованным голосом попросила помолиться за спасение её души. Потом встала, расцеловала своих приёмных родителей и поблагодарила за всё добро, которое она видела от них:

– О, только теперь я чувствую всем сердцем, как много, как бесконечно много вы сделали для меня, мои дорогие!

Она всё ласкала их и не могла оторваться, но, заметив, что хозяйка поглядывает в сторону очага, пошла за ней и занялась стряпнёй, затем накрыла на стол, не позволив старушке ни к чему прикоснуться.

Такой она оставалась весь день: тихой, приветливой и внимательной, доброй хозяюшкой и вместе с тем нежным, стыдливо целомудренным созданием. Трое из присутствующих, дольше знавшие её, ежеминутно ждали какой-нибудь выходки, неожиданной смены её капризного нрава. Но тщетно: Ундина была по-прежнему ангельски кротка и нежна. Священник глаз не мог от неё отвести и несколько раз говорил жениху:

– Господин рыцарь, небесная благостыня низошла на вас, вручив вам вчера через меня, недостойного, истинное сокровище; берегите его как зеницу ока, и оно принесёт вам блаженство земное и вечное.

Перед вечером Ундина со смиренной нежностью взяла рыцаря под руку и тихонько увлекла его из хижины туда, где заходящее солнце озаряло свежую траву и высокие стройные стволы деревьев. Глаза молодой женщины были затуманены грустью и нежностью, на губах бродила загадочная тревога, которая порою проливалась в еле слышных вздохах.

Молча вела она своего любимого всё дальше, отвечая на все его речи только взглядами, которые, правда, ничего не могли объяснить ему, но заключали в себе целое небо любви и робкой преданности. Так дошли они до берега разлившегося лесного ручья, и рыцарь с изумлением увидел, что он течёт тихой струйкой и ни следа нет от былого неистовства.

– К завтрему он почти совсем иссякнет, – сказала молодая женщина, с трудом сдерживая рыданья, – и ты сможешь без помехи отправиться, куда захочешь.

– Но только с тобой, Ундина, милая, – ответил, смеясь, рыцарь. – Подумай, ведь если б мне и впрямь пришла охота сбежать, церковь и духовенство, император и империя – все всполошились бы и вернули тебе беглеца.

– Всё дело в тебе, только в тебе, – прошептала она, улыбнувшись сквозь слёзы. – И всё же я думаю, ты не оставишь меня; уж слишком сильно я люблю тебя. Перенеси меня на островок, что перед нами. Там-то мы всё и решим. Я могла бы и сама легко проскользнуть туда по воде, но в твоих руках мне так хорошо и покойно, а если ты всё же оттолкнёшь меня, то хоть напоследок я побыла в твоих объятиях.

Хульдбранда охватило чувство необъяснимой тревоги, смешанной с умилением, он не знал, что ответить. Взяв её на руки, он перенёс её на островок и только тут заметил, что это – тот самый, откуда в ту первую ночь он отнёс её к рыбаку. Здесь он опустил свою драгоценную ношу на траву и хотел уже присесть рядом с ней, но она остановила его словами: