Я снова вспомнил о нашем Леопольде, о том счастье, которое доставляла мне наша молчаливая дистанция. За неимением мужских примеров в семье все свои движения с пятого по седьмой класс, и даже потом, много позже, я сопоставлял с тем, что делал и говорил Леопольд. Тогда я не мог этого сформулировать, но сейчас понимаю. Он был умен, но в то же время непосредственен и любопытен, как ребенок. С ним можно было договорится по любому вопросу. Вот только использовать его расположение, чтобы, например, пропустить математику просто так, без цели и жизненной потребности даже не пришло бы мне в голову. Это было бы воспринято и мной, и им, как подлость. Леопольд признавал мою свободу, как и свободу всех остальных, но пользоваться расположением, манипулировать дружбой… Нет! Это, видимо, снова из области слишком высоких и непонятных для меня отношений.
Сейчас, глядя на мечтательное, но некрасивое лицо Юли, я чувствовал, что за всеми этими обильными словами стоит что-то совершенно другое. Даже если и Пигмалион, ну пусть, назовем это так. Но Пигмалион гордится своей Галатеей, Миллер же своих девочек упорно скрывала.
В этой ситуации плохо было только одно. Завтра мы с Адой Львовной должны были привести в действие наш план, а я до сих пор не представлял, чем рисковал.
Узнав, что Виктории нет, девочки не задержались долго и я, оставшись один, обошел комнату, меланхолично рассовывая вещи, которые не успела убрать Надя. Взглянув на стол, я остановился: тщетность моих попыток навести здесь порядок предстала в виде расхристанной бумажной волны, в непрочном равновесии застывшей над столом. Отдельными брызгами из этого монстра выпрыгивали чьи-то визитки, страницы ежедневников, исписанные быстрой нервной рукой, сами ежедневники с растерзанными боками валялись здесь же. На вершине этой живописной кучи красовалась та самая синяя папка, которую я должен был занести Борису.
Была ли это вторая попытка убедить Следственный комитет в том, что филолог не может дать заключение за социолога, или Вика сдалась и дала ответ, раз уж Толкин все равно писатель?
Отогнув резинки, я прочитал: «В виду того, что в российском и мировом культурном пространстве произведения Дж. Толкина исследуются не только как художественные произведения, но также широко используются историко-географический, эзотерический, теологический, психологический и другие подходы, сформировалась область научного знания под названием «толкиенистика». Прошу подключить по этому делу эксперта из названной области научного знания».
Мда, Иисусу Навину было бы проще остановить вращение Земли, чем следователю переиграть филолога в слова. В общем, я не завидовал тому парню из Следственного комитета, которому в ближайшее время вернется дело о толкиенистах. Где ему теперь искать специалиста в толкиенистике? Я не представлял. С другой стороны, следователь сам виноват: если филолог отправил к социологу, значит надо идти к социологу. Потому что в противном случае можно отправиться туда, где сам Фродо кольца не искал.
Глава 16
Зазеркалье
Ее пальцы в моих волосах причиняли мне ощутимые страдания.
– Сволочь! – орала Виктория, впиваясь мне ногтями в кожу, стараясь драть как можно больнее. – Может, ты еще и трусы мои нацепил?
Она мутузила меня с такой силой, будто вообразила, что наш диван – это стиральная доска, а я – грязная простынь, с которой можно смыть позор с помощью силы женских рук. На самом деле Вика заблуждалась – ее трусы я не надевал, ограничился юбкой и косметикой.
Это было вчера, и справедливости ради надо отметить, несмотря на такую бурную реакцию, план сработал. Ловушка, придуманная Миллер, и сделанная с помощью кудрей и сотового телефона, захлопнулась с добычей.