Затея понравилась мне, в первую очередь тем, что предполагала посещение парикмахерского салона. Странно звучит, но не в моей ситуации. Я бережно хранил визитную карточку Маргариты, только так и не решился позвонить. Больше всего я опасался даже не начала разговора, которое всегда в таких случаях бессмысленно и беспощадно, а того, что карточку она вручила мне просто потому, что снабжать клиентов визитками прописано в корпоративных правилах салона. И что тогда? Вика бы сказала «забуксовал». Парни из группы «философия эротики» сказали бы «слоупок», типа отстающий. В каком-то смысле я и вправду был отстающим и отчетливо это понимал: одногруппникам врал, что у меня есть школьная подруга, которая поступила учиться в Москву, а школьным друзьям из «философии эротики» рассказывал, что встречаюсь с девушкой из параллельной группы, так что особо меня не стремали, но сам-то я был в курсе истинного положения дел.
В общем, повод для посещения «Мармелада», где трудилась Маргарита, моментально придал плану Миллер массу неоспоримых и необсуждаемых преимуществ. Кроме того, я больше не мог бездействовать, как агнец, приготовленный на закланье. Если Вика предпочла спастись бегством, то я не собирался прятать голову в песок. И без того я слишком сильно погряз в проблемах моей замечательной родственницы. Пора было как-то заканчивать со всем этим или к чертовой бабушке бросать университет.
Само собой, меня не могло не смущать содержание просьбы к девушке, которую я мечтал звать на «ты» и желательно, не только про себя. Но почему-то я был уверен, что Маргарита все поймет правильно.
– Оттенок волос такой необычный. Светло-русый, но как будто немного графитовый, – говорила ты, проводя своей тонкой рукой с трепетным необыкновенно подвижным запястьем по моим волосам. – Люди красятся, мучаются, а у вас свой цвет. И совершенно одинаковый с сестрой. На свету цвет простого карандаша. Так красиво! Я никогда такого не видела, хотя училась на стилиста в Питере, там бывало всякое и мальчики-девочки, и девочки-мальчики. А тут мальчик-мальчик и девочка-девочка, но загримируй – и не отличишь.
Голос твой журчал и переливался, а руки вели какой-то свой восхитительный завораживающий разговор. Почему ты не позируешь художникам и скульпторам? Почему не работаешь моделью в каком-нибудь ювелирном доме, а мучаешь свои алебастровые ручки ножницами и жарким феном?
– Вика сестра ваша? – уточнила ты.
– Нет, тетка. Младшая сестра моей мамы.
– А зачем вам это? – ты все-таки поинтересовалась, зачем я заказал прическу как у Виктории, хотя поначалу ни один мускул не дрогнул на твоем прекрасном лице, и я даже расстроился, решив, что ты отнесла меня к той категории мужчин, для которых завивка и покраска обычное дело.
– Это не для свидания, – ответил я и нарочно рассмеялся.
– На права за нее сдаете? – серьезно спросила ты.
– На права? – я не сразу сообразил.
– Бывало у нас такое. Только так обычно делают сестры. А один раз дочка за маму сдавала, пришлось накладывать возрастной грим. И над походкой чуть-чуть поработали, как помните, в «Служебном романе»: вся «скукожилась и вот чешет на работу». Вот тут, не сходя с этого места дочке ставили походку советской женщины. Еще для ЕГЭ один раз гримировались. Но в основном для маскарадов, для праздников всяких, конечно. Я и на театрального гримера училась, иногда это оказывается полезно. У нас тут усы, бороды, даже лысый парик есть, если на какой-то случай надо, – рассказывала ты.
– А новые документы вы тут не выдаете?
– А это в переходе – квартал вперед пройдете, – ты слегка улыбнулась, видимо, сказав дежурную шутку в ответ на много раз слышанную банальность. Я заткнулся: иногда лучше жевать, чем говорить.
Слабенькое оправдание моей ненаходчивости у меня все-таки было – не каждый день просишь завить себе кудри девушку, которую мечтаешь пригласить на свидание. И не каждый день тебе предстоит выступать в роли собственной тетки. Вообще в этом мире театральных экспериментов, который ворвался в мою жизнь вместе с Миллер, я чувствовал себя крайне неуверенно. Больше всего удивляло то, что там, по ту сторону рампы жили себе спокойно люди, которые, оказывается, сильно удивляются: «зачем мучится и сдавать на права, когда можно отправить вместо себя сестру или загримированную дочь?». Действительно, зачем? Ах, да, ты спросила меня, зачем все это.
– Вывести на чистую воду одного нехорошего человека, – ответил я, стараясь попасть в театральную терминологию зазеркалья. Сначала я хотел сказать «злодея», но остановился на «нехорошем человеке».
– Мудаков надо учить. Хорошее дело! – ответила ты, улыбнулась и вдруг как будто гром рванул среди ясного неба.
Такого я не ожидал. Я вообще не знал, как это произойдет в первый раз, хотя смутно надеялся, что это произойдёт именно сегодня. Но что это произойдет так… ошеломительно.
– Когда закончите с нехорошим человеком, звоните, – ты подмигнула мне в зеркало и добавила. – Ты ведь мальчик-мальчик? Можно на ты?