Унесенные ветрами надежд

Несмотря на ранний утренний час, уже было очень душно, а воздух был неприятно спертым и таким плотным, что его, казалось, можно было резать на части.

Элизабет натянула рубашку через голову, чтобы не отвечать.

— От кого ребенок? — пожелала узнать Фелисити.

У Элизабет так сильно задрожали руки, что она не смогла справиться со шнуровкой своего корсета.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду. От кого же, как не от Роберта…

— Не будь смешной, — перебила ее Фелисити. — Я точно знаю, когда это случилось. В конце концов, это я помогала тебе раздеваться после твоей последней конной прогулки… той самой. И я видела, как ты мылась в бадье. Лиззи, меня не обманешь. Я догадалась, что случилось. Не забудь, что произошло со мной в прошлом году.

Элизабет поперхнулась. Фелисити никогда не говорила о том, что случилось с ней при нападении шотландцев. Она лишь знала от своего отца, что мужчины сделали с Фелисити нечто очень плохое. Служанки шептались об изнасиловании, однако Элизабет боялась досаждать Фелисити вопросами о деталях происшедшего, тем более что ни от кого не могло укрыться, что Фелисити просто хочет забыть о том, что произошло. Поскольку в остальном — телесно и духовно — ее кузина производила впечатление вполне нормального, здорового человека и намного сильнее страдала от потери своих родителей, убитых мародерами, Элизабет в конце концов убедилась, что Фелисити пришла в себя после унижения и позора.

Однако теперь, пристально посмотрев на свою кузину, сидящую перед ней на дорожном сундуке, Элизабет вдруг с горечью осознала свою ошибку. Потная, немытая, в вонючем нижнем белье, исхудавшая от плохой пищи, со слипшимися прядями, вяло свисавшими вдоль лица, и грязными босыми ногами, Фелисити мало чем напоминала себя прежнюю, однако все это не могло отвлечь внимания Элизабет от дикого гнева, горевшего в ее глазах. Воспоминание о том, что с ней сделали шотландцы, доводили ее до ярости. Будучи молодой и здоровой, Фелисити довольно быстро преодолела физические последствия случившегося, однако в ее душе остались глубокие раны, которые, возможно, никогда не заживут.

Молчание длилось так долго, что Элизабет больше не выдержала.

— Меня не изнасиловали, если ты это имеешь в виду, — сказала она упавшим голосом.

— Я знаю. Да сохранит меня Бог, но я знаю эти признаки, а у тебя ничего такого не было.

Элизабет испугалась, увидев страдание в глазах своей кузины.

— Мы… мы никогда не говорили о том, что с тобой произошло, — запинаясь, произнесла она. — Когда твои родители… И когда ты… Отец сказал, что это будет ненужным мучением для тебя, что лучше не спрашивать, не растравливать твою душу… Но я часто спрашивала себя, как… — Она замолчала, не имея сил сказать это вслух.

— Их было трое. Один из них схватил меня и швырнул на пол. Он взял меня силой и при этом обеими руками держал мою голову так, чтобы я видела, как второй шотландец перерезал моей матери горло, а третий пронзил мечом моего отца. Потом эти двое присоединились к тому первому выродку и тоже стали меня насиловать. На них была кровь моих родителей и моя собственная кровь, и они творили со мной такие отвратительные вещи, что не хватит слов, чтобы описать их.

Прерывающимся голосом Фелисити добавила:

— В конце концов боль стала такой страшной, что я потеряла сознание. Когда я снова пришла в себя, они уже убежали.

— О боже, — прошептала Элизабет. — Я ведь не знала…

— Нет, конечно нет. Да и как? Ведь твой отец не хотел, чтобы я об этом говорила. «Все пройдет», — так он сказал. И еще: «Король в этом не виноват, дитя мое». И он снова и снова повторял и утверждал, что эта проклятая свинья Стюарт не виноват в том, что оплаченные им шотландские банды убийц вырезали всю мою семью, а у меня самой отняли честь. И еще он сказал: «Не говори с моей дочерью об этом, потому что она милая, невинная девочка, которая и без того очень страдает из-за смерти своей любимой матери и своих сестер».

Лицо Фелисити изменилось, и она с горечью произнесла:

— Поэтому я обязана была хранить молчание о том, что случилось со мной.

И снова повисла тяжелая тишина. Корабль мягко покачивался из стороны в сторону, и это было едва заметно в скованном штилем океане.

— Ты… ты сердишься на меня? — после довольно продолжительной паузы робко спросила Элизабет.

Фелисити устало покачала головой.

— Нет, ради Бога, не на тебя! На твоего отца я, верно, была обижена, но однажды я поняла, что и он ни в чем не виноват. Не он несет ответственность за мои страдания, а этот проклятый король. И конечно, шотландцы. Но в первую очередь те мерзавцы, которые так поступили со мной и с моими родителями. Каждый день я взывала к Богу, молясь о том, чтобы все они вместе попали в ад. Именно поэтому, когда король взошел на эшафот, у меня текли слезы благодарности.

Она замолчала, а затем призналась:

— Я желала того же твоему отцу, Лиззи.