Одиночка была отталкивающе отвратительна. Голые серые стены и высоко над головой зарешеченное окошко. Пытка стоянием на ногах! Зачем, подумала я, ведь еще не допрашивали! Вновь загремел засов, и тот же конвойный внес на руках подушку, одеяло и белье.
- Располагайтесь, - гостеприимно предложил он и, оттянув от стены большую полку, положил на нее постельные принадлежности. - Сейчас еще матрац принесу, и будет у вас шикарная постель. А вот и столик со скамеечкой. - Он откинул полку с узкой стены, прямо под высоким окошечком. - Располагайтесь, - повторил он, - а я сейчас вам ужин принесу.
Только теперь я ощутила голод. Скромный ужин из каши и кружки чая с серым хлебом был уничтожен мгновенно. Очень захотелось спать, я улеглась на полке и неожиданно быстро заснула.
Разбудил лязг засова. Вскочила, бессмысленно озираясь, и какое-то время не могла сообразить, где нахожусь. Новый конвойный - молчаливый и угрюмый - принес завтрак, тот же серый хлеб и чай. Кашу дали через пару часов. Никогда не забыть этого первого дня заключения, самого длинного в моей жизни! Все правильные мысли «об изучении нравов» разбились о голые стены одиночки. Быть одной, только одной со своими мыслями - как это оказалось страшно! Снова и снова вспоминать подробности катастрофы, сломавшей жизнь, перемывать косточки прошлому, обнаруживать потайные и опасные смыслы слов, сказанных случайно каким-то случайным людям, снова не понимать значения скошенных в сторону глаз и многозначительного молчания - это было выше моих сил, это наказание было непереносимо!
Я бегала по камере, как затравленный мышонок, билась головой об стену, мечтая разбить голову и потерять сознание, но - гремел засов, входил надзиратель и говорил:
- Свяжем.
И я умолкала, а потом все начиналось сызнова.
Мне нужен был сейчас все равно кто - лишь бы был человек, а злой или добрый, казалось, все равно. И я требовала немедленного допроса, и несколько раз приходил дежурный по МУРу и терпеливо объяснял, что сегодня воскресенье, а все следственные действия возможны только с завтрашнего утра.
Тогда я просила у охранника хоть какую-нибудь книжку, но он молча закрывал дверь и запирал засов.
Словом, вела себя недостойно.
И вдруг открылось кровотечение, и притом довольно сильное.
В суматохе последних дней я как-то не задумывалась о своей беременности, хотя временами нет-нет а вспоминала полет на сильных руках Игоря и его слова... Неужели он лгал и тогда?
Открывшаяся кровь показалась счастьем.
Одета я была по-летнему, в трусиках, без чулок. Догадалась потребовать врача. Пришла дежурная медсестра, дала валерьянки и снабдила ватой.
И вскоре я как-то быстро и легко уснула.
Завтрак - хлеб и чай - съела полностью.
Вскоре за мной пришли:
- На допрос.
Спустились по гулкой лестнице, прошли по лабиринту облупленных коридоров, и я оказалась в кабинете следователя.
- Ножницкий, - представился он, встав со стула.
Это был красивый человек с высоким лбом, на который падала прядь русых волос, с мягкими чертами лица и ласковыми карими глазами. Он улыбнулся.
- Какая вы молоденькая! И уже попали в некрасивую историю?
- Свою историю я знаю, а что происходит в Ленинграде, понятия не имею!
- Ну, это естественно. Для начала все-таки изложите «свою», а затем я расскажу о том, что касается вашего мужа и вас одновременно. Только уговоримся - никаких соплей и слез! - сказал следователь, почувствовав мою готовность к рыданиям.
Я взяла себя в руки. Рассказывать было легко - слова уже казались накатанными.
- .. .долг погасила, а что делать с наганом, не знаю, - закончила я свою исповедь.
Он слушал внимательно, уточнял детали, а потом, выдав бланки протокола допроса, улыбнулся и сказал,
- Протоколы вы, товарищ судебный работник Винавер, наверное, составлять умеете. Так что изложите все это на бумаге. И поразборчивей.
- Моя фамилия Нечепуренко, - не поднимая глаз, буркнула я.
Он отвел меня в угол кабинета, посадил за небольшой столик, дал ручку и чернильницу. Я стала писать, а он вызвал на допрос другого арестованного. Иногда, видя, что я перестаю писать и прислушиваюсь, грозил пальцем; к обеденному перерыву закончила и подала Ножницкому. Он бегло прочитал, сказал:
- Замечательно! Даже расписалась на каждой странице, как и полагается. Молодец! Теперь подпишите обязательство о невыезде и отправляйтесь домой!
- Вы меня выпускаете?
- Вам что, понравилось в одиночке? Мне доложили, как вы бесновались.
У меня навернулись слезы.
- Только не плакать! - взмолился Ножницкий. - Уверен, что по вашей линии все будет благополучно, вот только дело о так называемой растрате, выделено особо, и его будет вести районный следователь. Но вы не унывайте, он человек правильный, разберется. Пройдет время, и вы все позабудете, хотя я вам этого не рекомендую - лучше извлеките урок на будущее!
Услышав эти доброжелательные, неожиданные для следователя слова, я осмелела:
- Скажите, а что Игорь сделал в Ленинграде?
- Не знаю, - уклонился он от ответа, - следствие ведет ЛУР, а наша задача была допросить вас!
- А зачем нужно было подвергать меня аресту?