Унесенные за горизонт

Я продолжала гнуть свою линию, но он мне не верил, клялся в вечной любви и вел себя по-прежнему Не раз уступала ему как женщина, за что презирала себя бесконечно... И чем больше звучало клятв и уверений, тем большее разочарование я испытывала. А Лазарь ловил меня в коридорах издательства и по нескольку раз на дню звонил по телефону, справляясь о самочувствии.

Моим друзьям - Эрнестине Владимировне и Соне Сухотиной - он жаловался, что не понимает моего поведения: ведь он так любит меня, что не мыслит жизни порознь. Они жалели его и не раз проводили со мной «воспитательные» беседы, уговаривая перестать на него сердиться и, наконец, «помиловать».

- Ты, конечно, сравниваешь его с Аросей, - говорила Мендж, - но таких людей, каким был он, очень мало. Большинство мужчин - как Лазарь. Женская мудрость в том, чтоб научиться принимать их «мужские причуды». И прощать!

- Раечка, Лазарь так страдает! - упрекала меня Соня Сухотина. - Просто сердце от жалости разрывается!

- Характер не переделаешь, - отвечала я. - Он только с виду рубаха-парень, а на самом деле прижимист и скуп. Он настоящий альфонс и на дачу ездит, чтобы как следует поесть и выпить.

Они ужасались моему цинизму. А я все больше убеждалась в своей правоте. Однажды он, как обычно, попросил Маврушу сходить за вином, хотя приехал рано и проходил мимо магазина. Конечно, как всегда, забыл дать денег. Тогда, отбросив «интеллигентность», я запретила ей выполнять просьбу Лазаря.

- Тебе стало жаль потратить на меня? - возмутился Лазарь. - Ты же зарабатываешь втрое больше!

- Но у меня на содержании четверо, да еще ты прибавился! И с какой стати я должна угощать тебя? Ты мне, слава Богу, не муж, не брат и не сват!

- Что ты говоришь, подумай! Я же люблю тебя, и мы поженимся, как только я оформлю развод!

- Этого не будет!

- Нет, будет! - сказал он с такой уверенностью, что у меня все похолодело; чтобы скрыть испуг, я нарочито расхохоталась.

- Ты с ума сошел! Я уже сказала, что не люблю тебя и никогда не любила! Все, что было между нами, - случайность. Жалость толкнула меня к тебе, жалость, понимаешь?! И больше между нами не будет ничего!

- А я буду добиваться! - упрямо заявил он.

На людях Лазарь продолжал держать себя так, будто мы были и есть с ним самые нежные супруги. Как ни в чем не бывало приезжал на дачу, хотя, конечно, реже, чем прежде.

Расположится на тахте с газетой, отдыхает, а Мавруша прислуживает - она не понимала наших отношений и по обыкновению кормила его и поила, но только чаем - мой запрет на покупку вина помнила. Видя такую назойливость, я уже не устраивала бесполезных объяснений - просто переселилась на мансарду, спасибо, лето было теплое. Но осенью перешла вниз, стала спать на тахте.

Однажды Лазарь нагрянул, когда мы все улеглись. Попросила немедленно уехать:

- Видишь, спать негде.

- Но ведь раньше мы так хорошо спали на этой тахте, не выгонишь же ты меня на ночь глядя... Все поезда на Москву ушли - И кинулся меня обнимать.

Вырвалась, убежала на холодную мансарду. Провела там ночь, намерзлась и приняла решение - перебираться с детьми в Москву. Комната крошечная, соседей в квартире почти двадцать человек. Лазарю там точно места не будет. А страх перед улицами города - что ж, как-нибудь справлюсь...

В тот же день ушла с работы пораньше, привела комнатку в порядок и на следующее утро, в выходной, приехала за детьми и Маврушей на дачу. Окна заколотила досками, двери закрыла двойными замками. К вечеру мы были уже в городе.

В понедельник Лазарь ворвался в редакционную комнату:

- Почему ты уехала с дачи и не предупредила меня об этом?

- А почему я должна тебя предупреждать?

- Ну... я бы помог!

- Как видишь, обошлись и без твоей помощи!

- Я зайду к тебе вечером.

- Зачем? Отнимать воздух у моих детей? У меня слишком маленькая комната, чтобы принимать гостей, а всех непрошеных я буду удалять с помощью милиции, ведь в Москве она рядом, не то что в Кучине.

- Вы слышите, слышите, что она говорит? - обратился он Эрнестине Владимировне. - Я буду отнимать воздух у ее детей!

- Но если вас не приглашают, зачем же приходить?

- Но мы хотели пожениться! - воскликнул он.

- Вероятно, теперь это невозможно, - возразила Мендж. - Советую, оставьте ее в покое...

- Но я люблю ее!

- Что же делать? Она-, видно, уже не любит вас.

Они разговаривали так, будто меня здесь не было. И я молчала, благодарная Эрнестине Владимировне за поддержку.

Однако он не успокаивался. Демонстративно садился рядом со мной на собраниях, нашептывал про неувядающую любовь и временами добивался своего - я начинала его жалеть. И тогда мне казалось, что я совсем запуталась и не понимаю, что нужно мне самой и чего хочу от него...

В конце 1940 года я приехала в Ленинград, где встречалась с одним автором. Радовалась, что быстро сделала работу, и уже торопилась в Москву: няня к городской жизни еще не привыкла, и я боялась за детей. Вдруг однажды вечером в номер вваливается Лазарь:

- Приюти! Номеров нет, ночуй хоть на улице. Уверяю, если ты не захочешь, я даже не подойду к тебе.

- Но администрация не разрешит, - попробовала я отбиться.