Унесенные за горизонт

Ты, Арося, скверный мальчишка! Если я читала страницы твоих писем Тосе, то ведь это исключительно происходило как дань твоему прекрасному умению строить речь, как дань остроумию... Строки же, которые хотя и отличались вышеуказанными моментами, но выражали твое чувство, твою любовь, ― я не читала. Это принадлежало только мне. Ты же поставил меня в неловкое положение. Моментов остроумия и ума, хороших, образных выражений у меня найти трудно. Мои писания напоминают мне тесто, которое хозяйки готовят к большим праздникам. Хорошие хозяйки всегда волнуются, и почти всегда тесто, по целому ряду причин, получается неудачное. Хотя все умение, все искусство с любовью и настойчивостью, но и большими надеждами вкладывают туда... Тогда начинается спасение положения. Туда дополнительно кладут пряности, сладости, сдобу, в результате имеем пирог сдобный ― он вкусен, но тяжеловат...

Мои письма ― тот же пирог, мои нежные обращения и излияния ― те же пряности. Солнышко! Не сделай ложного вывода, что я обилием нежных слов стараюсь возместить недостаток чувств, ― это была бы грубейшая ошибка. Но я испытываю громадное смущение, что моя сентиментальность известна не только тебе... Безусловно, я не возражаю, чтобы ты делился с кем хочешь... Я сужу по себе. Ты знаешь мою откровенность... мне тяжело то, что выливается через край, сдерживать в себе... но объектами я обычно избираю лиц, которые не знают субъектов, служащих мне темой излияний, это первое... и второе ― я откровенна о прошлом и никогда не рассказываю о переживаниях настоящего периода (это относительно чувств).

Ты не можешь себе представить, как радует меня твой анализ происходящего в тебе перерождения. Это должно было случиться. Ведь кавалеровщина разбита, разбита с первым дыханием революции. Революция смела оковы прежних производственных отношений, смена же надстройки, в которую входит и идеология всех классов, происходит эволюционно, незаметно, но верно. Мне кажется неверным у тебя лишь одно: «определенный класс влияет как-то глубже... Этот класс близок к кавалеровщине».

Здесь неверно определение кавалеровщины как класса. Левинсонство ― тоже не класс... Это только «различие внутри единства». И процесс «различия внутри единства» показывает, что ты, Солнышко, если отрешишься, и отрешишься сознательно, от культивируемого и взращиваемого в тебе индивидуализма, обособления своей личности и противопоставления ее ― классу, а классом нашим является только класс рабочих и никакой другой... Тогда процесс закончится возрождением интеллигента, который будет стоять и выше Левинсона... ибо Левинсона мы знаем только в условиях войны, в условиях борьбы на фронте завоевания революции, а нам сейчас нужны Левинсоны на фронте закрепления этих завоеваний. А это ― Левинсон в квадрате. И я уверена, что ты,

Солнышко, достигнешь этого... тогда мы будем окончательно рядом. Ты знаешь ― я ведь никогда не агитировала тебя, никогда даже, почти, не возражала тебе, а ведь это происходило не потому, что я равнодушно относилась к твоим заявлениям, я думаю, ты понимаешь, и понимаешь прекрасно, что мне не раз бывало и тяжело, но самое главное ― чувствовать, что ты сам придешь к этому. Сам, без всяких убеждений, ведь обычно часто личное влияние людей приводит к внешнему признанию правоты и доводов другого.