"Мне восемнадцать. Что случилось с конфиденциальностью врача/пациента?» Затем ее слова дошли до сознания. Она сказала что-то о… «Мальчике?» Надежда в этом единственном слове звучала как национальный гимн.
Еще одна вспышка чего-то мягкого в ее глазах, и напряжение прокатилось по мне. Я не думал, что смогу пока говорить о нем.
— Очевидно, ты забеременела от мальчика.
Меня охватило облегчение, и я не позволила ему и воспоминаниям, которые мы разделяли вместе, преследовать меня до конца моих дней. Поэтому я решил не называть его имени. Не ей. Не моим друзьям. Не моему папе.
— Ты можешь мне сказать, — сказала она тихо, но в ней сквозил намек на горячность. Бабушка была драконом, когда дело касалось защиты моей сестры и меня.
«Ну, это могла быть сделка, связанная с непорочным зачатием», — пробормотала я себе под нос. Я должен был знать, что этот разговор состоится. Она запросила мои карты, а я был не в том настроении, чтобы просить врачей скрывать конфиденциальную информацию.
— Рейна, не надо. Ее тон сказал мне, что она была в тупике. «Просто не надо». Я поднесла свободную руку к шее и начала нервно крутить ожерелье. Ее взгляд упал на это. — Все еще носишь эту штуку, да?
— Да, — пробормотал я. «Это напоминает мне маму».
Она кивнула, но что-то в ее взгляде тревожило.
Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем я успел произнести хоть слово, в мой мозг врезались образы. Старые, ржавые воспоминания.
Грусть сжимала мою грудь, когда я смотрел на воду. Сегодня было пасмурно, серое небо плакало вместе с нами из-за потери мамы. Феникс был в своей комнате, но это не имело значения. Я все равно хотел побыть один. Я бросала камешки в воду и крутила ожерелье, которое бабушка надела мне на шею, когда я одевалась раньше.
Я сказал ей, что мама дала его мне, когда принимала красную ванну.
Ее глаза превратились в голубые камни и немного напугали меня, но потом она улыбнулась. Страх улетучился, но печаль осталась.
Уголки моего рта опустились вниз. Мамы больше не будет. Я не хотел оставаться с Папой. Я не знал почему. Может быть, мы с Фениксом могли бы сбежать вместе и походить на Ширли Темпл в ее фильмах. У нас были бы свои приключения.
Шаркающие шаги отвлекли меня от мыслей, и я обернулся и увидел возвышающегося надо мной Папу. Он был зол. Очень злой.
Его взгляд упал на мое ожерелье, и его золотое кольцо поймало свет, прежде чем коснуться моей щеки. Он загорелся, и я пошатнулся назад. Я дрожал как лист, мои руки сжимали жалящую щеку.
«П-папа…»
Он схватил цепочку на моем горле, дергая ожерелье.
"Где ты достала это?" Его улыбка была злой и некрасивой. Это меня ужаснуло. «Любопытные чертовы дети».
Папа мне вдруг совсем не понравился. Мне хотелось уйти от него как можно дальше.
— Что ты делаешь, Томазо? Голос бабушки был похож на кнут, напугав нас обоих.
Мой взгляд метнулся к ней с мольбой о помощи, но ее глаза были не на мне. Они были на Папе и были жестокими.
«Рейна взяла то, что ей не принадлежит».
Между нами встала бабушка, и я уткнулся лицом в ее бедро. Ее рука обняла меня и нежно похлопала, как раньше делала мама.