Унгерн. Демон монгольских степей

   — А во-вторых, казак освободится от мысли, что ему надо сберечь коня. И будет понимать, что в случае беды ему не на чем бежать с поля боя. Вот он и будет тогда драться до последнего, как ошалелый.

   — Вот это верно. Блестящая мысль, господин сотник. Иначе из наших казаков в Карпатских горах стоящей пехоты никак не получится...

Во врангелевской бригаде, а потом и во всей Уссурийской казачьей дивизии все были немало удивлены двум последовавшим друг за другом боевым приказам. В них предписывалось казакам и драгунам отправить строевых коней вниз с гор, в долину под присмотром выделенных коноводов. То есть по чьей-то малопонятной мысли спешивалась делая казачья дивизия, чьи бойцы пешему строю и бою (кроме драгун) никогда специально не обучались.

Казаки отсылали своих любимых коней с большой неохотой. Этой осенью они не жалели сил и времени, отрывая зачастую не одни час от сна на поиск охапки пожелтевшей травы, чтобы поддержать силы своих скакунов. О том, что те уже давно оголодали, говорили молчаливо грустные глаза степных коней. И люди понимали, что говорится, «без лишних слов», отдавая своему боевому товарищу последнюю хлебную корку.

В долинах можно было найти и сено, и овёс. И на худой конец — обыкновенную солому на не везде убранных полях крестьян австрийской Галиции. Тех галичан, которые большей частью воевали в рядах австрийской армии против россиян. Да и к тому же, в тылах имелись немалые запасы фуражного зерна.

Сотник фон Унгерн оказался прав в определении слабого места казачьей психологии. После отправки конского состава полков (лошади остались только у командных лиц, разведки и обоза) нерчинцы перестали с гор «оглядываться» на сотенные коновязи. Теперь вся забота сводилась к войне. Люди даже как-то повеселели, словно скинули с плеч немалый груз личных забот.

Полковые, сотенные начальники, командир бригады полковник барон Врангель уже через день-два после увешивания казаков стали убеждаться в правильности принятого решения. Теперь казаки сами рвались вперёд, изощрённо выискивали новые приёмы войны среди поросших листвянником Карпатских гор. И побед, пусть пока и малых, стало больше. Но когда они складывались в итоговое боевое донесение за прошедшие в штабе Уссурийской казачьей дивизии, то оперативники в штабе генерала от кавалерии Брусилова докладывали следующее:

   — Боевая активность Уссурийской казачьей дивизии стала для войск примерной. За прошедшие сутки взяты такие-то и такие-то высоты в секторе...

   — А что с конями внизу?

   — Начальник тыла их армии докладывает, что лошади дивизии обеспечены фуражом по установленным нормам. И сейчас восстанавливают прежние силы...

Сотник Унгерн-Штернберг стал у себя в 1-м Нерчинском «спешенном» полку забайкальцев одним из инициаторов ведения боя в горах по новой тактике. Суть её состояла в следующем. В ночном бою казаки пробивались на горную вершину и закреплялись на ней. Это могла быть и сотня, и полусотня, и просто десяток казаков во главе с урядником. И сразу же горная вершина превращалась в маленькую крепость.

Неприятель скоро убедился в том, что казачья пограничная стража с берегов Аргуни и Амура умеет метод Стрелять из винтовок-трёхлинеек. Словно на степной охоте за осторожными и кровожадными волками или на охоте в забайкальской тайге за кабанами и прочим зверьем. С вершин засевшие казаки стреляли расчётливо, выцеливая врага только для того, чтобы сразить его с первого выстрела. И патроны берегли, и на баварцев с венграми страх нагоняли.

Таким образом нерчинцы, амурцы, уссурийцы я драгуны безномерного Приморского полка продвигались всё выше в горы, подбираясь к карпатским перевалам. Скоро 1-й Нерчинский казачий полк подступил к одному из них, не имевшему на карте собственного названия. Поэтому его для донесений окрестили Безымянным казачьим. Разведать в ночь неприятельские позиции на перевале было приказано сотне барона Унгерна.

Сотник под вечер собрал у себя офицеров и старших урядников. Ткнув пальцем в сторону перевала, который на закате солнца едва угадывался за деревьями, сказал:

   — Завтра будем брать перевал. Командир полка приказал нашим охотникам разведать, кто его защищает. Что там есть из пулемётов и пушек.

   — Господин барон. Какой взвод назначается в разведку?

   — Никакой. Кликнуть охотников. Выбирать десяток из них буду я сам.

   — А кого назначаете старшим в ночной разведке?

   — Охотников поведу самолично. Мне не привыкать в горах...

Команда разведчиков, подобранная из бывалых, хорошо знакомых сотнику казаков, отправилась к перевалу ещё в вечерних сумерках. Время Унгерном было выбрано удачно: на фоне догорающего неба охотники высмотрели немало часовых на перевале и даже выдвинутый по тропе вниз боевой дозор с пулемётом. Дозорные залегли в небольшой яме у тропы, замаскировав «максим» в кустарнике. Они держались самонадеянно, эти альпийские баварцы, большая половина дозора из шести человек во главе с унтер-офицером улеглась спать на дне ямы, закутавшись поплотнее в шинели.