Унгерн. Демон монгольских степей

   — Найти себе новую Монголию, где степные пастухи ополчились на китайцев. Или другой выход для беспокойной своей души. Вскоре после войны оставить армейскую службу и записаться на Дальнем Востоке в пограничную стражу. Могу вас уверить, что разбойникам-хунхузам от барона Унгерна придётся не сладко.

   — Здесь вы несомненно правы. Для такого офицера на Востоке жизнь границы действительно станет вальсом «На сопках Маньчжурии»...

Свой второй орден — Святой Анны 3-й степени барон Роман Унгерн-Штернберг получил уже в конце войны. И, может быть, армейское начальство оценило не заслуги младшего казачьего офицера на поле брани, а то, с каким рвением он и его сотня принимали участие в «ликвидации» солдатских беспорядков. То, как потомок эстляндских рыцарей, сугубо «военная косточка», боролся с дезертирами, будучи скор на расправу.

Первая мировая война с 1914 года по год 1917-й повысили бывшего «павлона», недоучившегося морского кадета» как это было ни парадоксально, всего на одну ступень в звании. Начав войну с двух Георгиевских боевых наград, он заканчивал её в звании есаула, всё так же командуя в 1-м Нерчинском казачьем полку сотней. Его кандидатура дивизионным начальством даже всерьёз не рассматривалась на повышение в чине и должности. А ведь Унгерн фон Штернберг был уже немолодым человеком.

К концу войны барон, как казалось полковым офицерам, порой стал напоминать сумасшедшего. Он совершенно не боялся вражеской пули. Подчинённые ему казаки в ходе конной атаки, поглядев на своего сотенного командира, торопились «положить на себя крест». И было от чего: в любую рубку, на снарядные разрывы Унгерн гнал своего коня с застывшими глазами, покачиваясь в седле, как пьяный. К седлу по-казачьему не пригибался, пулям не кланялся:

   — Чумной он у нас, что ли? Пригнулся бы. Вона, смотри, пули уже дважды дырявили его маньчжурку. И всё равно чумной...

Предложения на бой, когда полковой командир добирал сотенных посоветоваться о завтрашнем дне, всё чаще носили авантюрный характер. Мало согласованный с азами тактики и возможностями казачьего полка. В таких случаях инициатора «неординарного» предложения сослуживцы торопливо одёргивали:

   — Барон, но ведь здесь не монгольские степи. Разве можно так воевать конницей. И наш противник не китайский солдат.

   — Верно, не хунхуз. Но нашего германца удивить — значит победить. Разве это авантюра, скажите мне?..

Один из мемуаристов, писавший о событиях Первой мировой воины и хорошо знавший родственников барона в Ревеле, написал о нём так:

«Его письма родным с фронта напоминали песни трубадура Бертрана де Борна, они дышали беззаветной удалью, опьянением опасности. Он любил войну» как другие любят карты, вино и женщин...»

У есаула Унгерна был хороший шанс начать новую наградную «серию» на войне. Но его реализовать барону не пришлось. И вот почему.

Однажды 1-й Нерчинский казачий полк перебросили на новый участок фронта. Стояли дождливые дни, и полкового командира больше всего заботило то, чтобы найти хоть какую-нибудь крышу над головой людей, измученных марш-броском по размытым дорогам. Высланные вперёд квартирьеры доложили, что на лесной дороге найден хутор в четыре дома с сараями и конюшней. Хутор был уже давно брошен жителями, поскольку оказался в прифронтовой полосе. Рядом, в двух-трёх вёрстах нашлись такие же брошенные лесные хутора.

Один из них и заняла на постой пятая полковая сотня есаула барона Унгерна. На удивление, места хватило всем. Нашлось и прошлогоднее сено для лошадей, и такая же прошлогодняя солома для того, чтобы люди могли устроить себе постель и выспаться. Сотенный командир готовился ко сну в числе последних: привычно обошёл коновязи, лично проверил часовых, выставленных на ночь. И только после этого стал устраиваться ко сну в хозяйской комнате. Денщик уже накидал в углу большую охапку соломы и принёс седло сотенного.

Неожиданно раздался топот конских копыт, и часовой, стоявший на крыльце «штабной» хаты, заглянул в комнату:

   — Ваш бродь. Казаки к нам на хутор летят по дороге. Но по виду не наши. Душ двадцать, а может, поболее.

   — Как не наши казаки, если здесь в лесу только наш полк расположился?

   — Вот так не наши, ваш бродь. У нас в степи на конях так не сидят...

Унгерн, пристегнув Георгиевскую саблю, вышел на крыльцо. Действительно, приближавшиеся были по виду не нерчинцами. Все в бурках и лохматых папахах дано не забайкальского покроя. Первый из всадников, ловким движением оказавшись на земле, крикнул Унгерну:

   — Кто вы такие?

   — Сотник 1-го Нерчинского казачьего полка есаул барон Унгерн-Штернберг. А вы кто?

   — Есаул Шкуро. Командир Кубанского конного отряда особого назначения на германском фронте. Имею честь представиться.