Унгерн. Демон монгольских степей

«И восстанет в то время Михаил, Князь Великий, стоящий за сынов народа Твоего, и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени, но спасутся в это время из народа Твоего все, которые найдены будут записанными в книге. Многие очистятся, у белятся и переплавлены будут в искушении, нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют. Со времени прекращения ежедневной жертвы и наставления мерзости запустения пройдёт 1290 дней. Блажен, кто ожидает и достигнет 1330 дней...»

Твердо уповаю на помощь Божию, отдаю настоящий приказ и призываю вас, офицеры и солдаты, к стойкости и подвигу».

Подпись под приказом гласила: Начальник Азиатской Конной Дивизии Генерал-Лейтенант Унгерн.

Как резюме к этому приказу, можно заметить следующее: Библию потомок воинственных лифляндских баронов, урождённый лютеранин, знал плохо. И если имел её под рукой, то переписывал с ошибками. Однако пророчество Даниила о «Михаиле, Князе Великом», Унгерн фон Штернберг знал дословно.

Трудно сказать, всё ли было понятно унгерновцам, даже тем офицерам, кто имел училищное образование, а не «фронтовое». Из всего содержания приказа было ясно, пожалуй, только одно: призыв к «стойкости и подвигу». Но приказы в Азиатской конной дивизии выполнялись с первого дня её формирования беспрекословно. За невыполнение экзекуторы-китайцы «гладили» нарушителей по спине берёзовым «бамбуком». Это считалось простым наказанием, не суровым.

Знал ли барон Унгерн-Штернберг о том, что его собственная жестокость рождает в подчинённых ему людях такую же жестокость по отношению к военнопленным и мирному населению? Скорее всего, знал, но продолжал воспитывать жестокость и дальше.

Слепое послушание было заведено генералом фон Унгерном и им же поддерживалось каждодневно. В ином случае даже самого лихого и заслуженного воина ждала «смертная казнь разных степеней». Барону, возведённому монголами в ранг Бога Войны, претила сама церемонность с провинившимися:

— У меня в степи тюрем нет. И судов с прокурорами и защитниками. Расстрелять... Запороть... Зарубить... Повесить... Доклад о исполнении лично мне. Доложить сегодня...

К слову сказать, для красного командования Монгольской экспедицией унгерновский приказ №15 большим секретом не стал. В жарком, яростном бою под Троицкосавском он попал в руки красноармейцев: отступая, штабисты барона не успели приказ уничтожить вместе с другими документами, которые потом фигурировали на судебном процессе. Все они оказались во вьюке убитого белого офицера.

Просто вторгаться на юг Сибири Унгерн не хотел и стал «подводить» под задуманную наступательную операцию некую политическую платформу. Она выразилась в письме известному эсеру В. И. Анучину, который мог бы, в случае успеха, стать членом белого сибирского правительства:

«Советская власть изжила себя, разлагается и тянет за собой в пропасть всё наше государств о. Её крушение будет очень болезненно для всех граждан России, ждать естественной смерти этой власти — значит принимать участие в сознательном разрушении России. Нужно с большевиками договориться о мирном уходе их от власти или сбросить их силою. Третьего не дано».

Анучин ответил «гражданину Унгерну», что не разделяет надежд на вооружённое выступление против Советской власти. И что он принципиально против «нового насилия». Участвовать же в каких-то сибирских правительствах не будет, поскольку «совершенно отошёл от политической деятельности с намерением никогда к ней не возвращаться».

Письмо к Анучину говорит о том, что барон всё же колебался в решении вопроса о вторжении. Он понимал, что без внутренней и внешней поддержки ему с атаманом Семёновым будет невозможно отвоевать у Советов «кусок» России от Байкала на восток. Но приходилось торопиться с принятием решения, поскольку «монголы в Халхе стали уже не те»: лавры на венке освободителей Урги заметно подувяли. В Азиатской дивизии поговаривали:

   — Засиделись мы в гостях у Богдо-гэгена. Пора родной дом идти отвоёвывать...