Унгерн. Демон монгольских степей

Такие слова, истосковавшиеся по родным местам, по оставленным у красных семьях казаки-буряты и забайкальцы высказывали уже открыто. Зная о том, Унгерн запретил полковнику Сипайло применять телесные наказания к недовольным. Однако он понимал, что от таких разговоров воинская дисциплина крепче не становится. Роман Фёдорович знал немало случаев, когда подобное недовольство приводило к тому, что целые отряды семёновских и калмыковских казаков выходили из подчинения и самочинно уходили к семьям на ту сторону границы. На одном из допросов генерал даст такое объяснение подобным случаям:

   — Люди устают от войны, как лошади от походной жизни. Они готовы, тогда всё отдать за домашнее тепло своей брошенной избы...

Унгерна фон Штернберга поход против Советской России, что любопытно, интересовал больше с мистической стороны. Это подмечали многие люди, общавшиеся с ним в последнее время пребывания на монгольской земле. Барон обращался к предсказателям судьбы, гадалкам, учёным ламам. Его интересовал не столько успех похода, сколько собственная судьба. Он словно предчувствовал, что его бренная жизнь катится к концу.

Известно, что одним из предсказателей судьбы генерала стала жена хорунжего Немчинова, которая жила вёрстах в двадцати от Урги, в Дзун-Модо. Гадая на картах, она ежедневно сообщала по телефону о результатах. Дежурные штабные офицеры немедленно приносили Унгерну телефонограммы госпожи Немчиновой. Тот в ответ просил её погадать ещё.

Покидая столицу Халхи, семёновский генерал пожертвовал ургинским ламам в благодарность за «добрые» предсказания успеха военного похода десять тысяч долларов. Часть этой суммы давалась за совершение молебнов в буддистских храмах с целью привлечь благосклонность богов и всевозможных духов Востока. Их Роман Фёдорович, к удивлению окружающих, знал всех наперечёт.

В своих мемуарах Оссендовскнй рассказывает о том, как однажды ночью (барон часто вёл ночной образ жизни) его пригласили посетить старинный монастырь Гандан, точнее, один из его наиболее почитаемых монголами-буддистами храм Мижид Жанрайсиг. Там Унгерн повёл Оссендовского в «древнюю часовню пророчеств». Это было небольшое, «почерневшее от времени, похожее на башню здание с круглой гладкой крышей» и висевшей над входом медной доской, на которой были выгравированы знаки зодиака.

В «часовне пророчеств» оказались два старых монаха, заунывно певшие молитву. Они не обратили на вошедших никакого внимания. Генерал с поклоном подошёл:

   — Бросьте кости о числе дней моих!

Раскланявшись, монахи принесли откуда-то из темноты две чаши с множеством мелких костей. Барон наблюдал, как они покатились по столу, и вместе с монахами стал подсчитывать:

   — ...Сто двадцать... Сто тридцать...

Когда подсчёт костей закончился, Унгерн с дрожью в голосе воскликнул, напугав своего спутника и лам:

   — Опять сто тридцать!..

Он отошёл к алтарю, у которого стояла старая индийская статуя Будды, и стал истово молиться. Слова молитвы произносились тихо, так, чтобы никто из присутствующих в «часовне пророчеств» не слышал их...

Известен случай, когда верный Роману Фёдоровичу цин-ван бурят Джамбалон однажды ночью перед походом привёл в белостенную юрту известную всей Урге старуху-гадалку — полубурятку-полуцыганку. Та поклонилась хозяину жилища, не спеша уселась у костра и принялась за дело.

Гостья медленно вынула из-за кушака мешочек и вытащила из него несколько маленьких плоских костей и горсть сухой травы. Потом, бросая время от времени траву в огонь костра, принялась шептать отрывистые непонятные слова. Юрта понемногу наполнялась дымом от сгоревшей травы. Находившиеся в юрте люди почувствовали, как «сердце стало учащённо биться, а голова окутываться туманом».

После того как вся трава сгорела, гадалка положила на жаровню кости. Это были бараньи кости, по трещинам которых и производилось гадание. Старуха долго переворачивала кости бронзовыми щипцами, каждый раз по-новому раскладывая на жаровне. Когда кости окончательно почернели, она принялась их внимательно рассматривать, нагибаясь к пламени.

Вдруг лицо гадалки сморщилось, изображая страх и страдание. Барон импульсивно подвинулся к ней, затаив дыхание. Старуха нервным движением сорвала с головы свой яркий платок и забилась на кошме, которой застилался пол юрты, в судорогах, выкрикивая время от времени отрывистые фразы:

   — Я вижу его. Это может быть только он...

   — Я вижу Бога Войны!..

   — Его жизнь идёт к концу...

   — Ужасная судьба его ждёт...

   — Какая-то тень, чёрная, как ночь, ложится на его лицо...

   — Опять тень, новая тень окутывает его...

   — Сто тридцать шагов остаётся ещё ему пройти в жизни...

   — За ними тьма. За ними только пустота...

   — Я не вижу больше ничего...

   — Всё. Конец. Бог Войны исчез с моих глаз...

К вышеописанным случаям следует добавить, что мистик Унгерн-Штернберг считал для себя роковым число 130. Примерно через столько дней он будет расстрелян во дворе новониколаевской тюрьмы...