Унгерн. Демон монгольских степей

Кислов на основе архивных данных определял численность собственно Азиатской конной дивизии в 4800 сабель (кавалеристов), 200 штыков (пехотинцев) с 20 пулемётами и 12 лёгкими орудиями. Такая цифра сложилась потому, что исследователь включил в состав Азиатской дивизии монгольский отряд под начальством князя Сундуй-гуна и чахаров Баяр-гуна.

Остальные «тысячи» складывались из численности отрядов союзников Унгерна. Но все они даются с заметным преувеличением: у Казагранди — 620 сабель, у Казанцева — 680, у Кайгородова — 700, у Шубина — 620 (!), в Цэцэнханском аймаке — по рекам Керулен и Онон — «бурято-русские отряды» насчитывали 3450 сабель. Всего «в подчинении Унгерну», пишет Кислов, находилось 10 550 сабель, 200 штыков, 37 пулемётов, 21 орудие. Но реально даже половины таких войск и вооружения «белый барон» не имел и в лучшие времена. Он просто не мог в силу многих условий идущей к завершению Гражданской войны иметь такую силу.

Агенты разведотдела штаба 5-й армии сообщали преувеличенные сведения о численности пулемётов и артиллерии у белых. Пулемётов же Унгерн имел десятка два, в том числе много неисправных. В отчётах красных говорилось о 21 артиллерийском орудии. В действительности же пушек было всего восемь. Это были горные орудия (полученные в своё время в Чите от атамана Семёнова) и так называемые «аргентинки» из числа китайских трофеев, взятых при штурме Урги.

Снаряды же имелись только к горным пушкам. К «аргентинкам» они плохо подходили, поскольку имели несколько меньший калибр. При стрельбе из «аргентинок» снаряд имел дальность полёта вместо пяти вёрст всего одну с небольшим. Причина крылась в том, что он не «ввинчивался» в резьбу, а скользил по стволу, как чугунное ядро в старинной гладкоствольной пушке. Но всё же вылетал из ствола и при падении разрывался. Батарейцы шутили:

— Если врага из аргентинки не убить, то напугать точно можно. Лишь бы снаряды хоть какие были. Всё гром...

Азиатская дивизия целиком была конной. Пехота в ней значилась только в сводках краевого командования. Пулемёты возились во вьюках. Батареи тоже именовались конно-артиллерийскими. Во всей дивизии не было ни одной разведывательной сотни, ни одной сапёрной команды, ни одной команды связи. Под термин «спецподразделение» подходила только «карательная» группа Сипайло и Бурдуковского. Дивизионный штаб занимался большей частью интендантскими проблемами.

Унгерн, носивший на плечах погоны генерал-лейтенанта, не хотел и знать, что такое топографическая карта. К военной науке топографии он относился неприязненно ещё тогда, когда носил алые погоны «павлона». Новопроизведённое белое офицерство картами в своём большинстве пользоваться просто не умело. Приказы по Азиатской конной дивизии писались не часто, а в боевой обстановке они заменялись устными приказаниями барона, отдаваемыми через ординарцев. Унгерн говорил:

   — Пока писарь выводит мой приказ, посланный устно ординарец будет уже на месте.

   — Если письмоношу убьют, красные узнают всё из письма. А если пуля догонит ординарца, то мёртвый он будет нем, как рыба. Что лучше?..

   — Нельзя доверять бумаге боевые приказы. Она сгорит или размокнет так, что ничего не прочитаешь. А слово — оно как ветер...

Но самоуверенности у белого барона, вполне возможно, поубавилось бы, знай он о силах красных, противостоящих на пути похода Азиатской конной дивизии. Первым барьером перед ней вставали четыре полка (сотни) конных цэриков Сухэ-Батора, несколько красных партизанских отрядов и 2-я Сретинская кавалерийская бригада армии Дальне-Восточной республики в 700 сабель с 24 пулемётами. Здесь же располагался пограничный пехотный батальон силой в 500 штыков.

Вторым барьером перед унгерновцами вставали силы советской 5-й армии. Одна её выдвинутая к границе 35-я стрелковая дивизия насчитывала 19 тысяч человек. Собственно пехоты в ней имелось около 8 тысяч бойцов. Зато имелось полторы сотни (!) пулемётов и 24 полевых орудия. Эта дивизия считалась одной из самых стойких в годы Гражданской войны: на 1921 год партийная прослойка в ней составляла тринадцать процентов от личного состава.

Не знал Унгерн и настроения местного населения на маршруте походного движения «азиатов». В казачьих станицах и бурятских улусах к новой власти относились без всяких симпатий. Да и к тому же Гражданская война с первого года провела в забайкальских землях чёткий кровавый водораздел. Но силу Красной Армии здесь, в отличие от барона, знали хорошо, и потому опять с ней воевать мало кто хотел. Скрывавшиеся в тайге разрозненные «бандформирования» в счёт не шли. То есть «пороховая бочка» в 1921 году в Забайкалье никак не тлела.

В ближайшем окружении барона не раз обсуждали вопрос о том, как действовать, если советские войска войдут в Монголию для нанесения превентивного удара по белым. Такая ситуация выглядела вполне реально, если вспомнить, к примеру, судьбу отрядов Анненкова и Бакича. Роман Фёдорович отвечал на подобные вопросы однозначно:

   — Для меня это было бы очень выгодно.

   — Почему?