Уничтожить

Они вернулись в Сен-Жозеф в подавленном настроении. По словам Мариз, в ближайшие недели ситуация будет только ухудшаться. Учитывая перераспределение персонала, поднимать отца с постели каждый день будет некому, не говоря уже о прогулках в инвалидной коляске. Мыть его тоже будут реже, сократится число сеансов физиотерапии и ортофонии. Просить о встрече с директором бессмысленно, объяснила она Сесиль; он наверняка отговорится тем, что следует национальным нормам и соблюдает меры экономии, общие для всех французских госучреждений.

– Мы должны вытащить его оттуда, – внезапно подала голос Мадлен, нарушив молчание. – Мы должны вытащить его оттуда, иначе они его убьют.

Сесиль не ответила, не в силах возражать ей, да и не понимала она, что на это сказать.

На следующее утро Орельен отправился с Мариз в замок Жермоль. Ей очень понравились гобелены, а больше всего ей понравились его рассказы о своей работе, о том, как нить основы переплетается с нитью утка. Получилась какая-то передышка, непредвиденная и в чем-то даже сказочная; но когда они вернулись в Сен-Жозеф, атмосфера показалась им намного мрачнее и безысходнее, чем накануне.

Поужинав, они еще долго сидели за столом. Эрве, единственный из всех, пил кофе и коньяк. После долгих колебаний он наконец сказал Сесиль, вертя бокал в руке:

– Мне кажется, я знаю способ вытащить оттуда твоего отца.

– Какой способ? – Она мгновенно повернулась к нему.

– Есть люди… люди, которые могут помочь в такого рода ситуации. – Поскольку она все так же недоуменно смотрела на него, он пояснил: – Ну разного рода активисты… Не сердись, дусик, – тут же добавил он, – я ничего с ними не делал, ничего противозаконного. Мы даже не знакомы, я просто знаю людей, которые знают их. Помнишь Николя? – Да, конечно, она помнит Николя, но смотрела она на него холодно, недоверчиво. – Вот Николя хорошо их знает, – продолжал он. – Я вчера с ним созвонился. Они живут в Бельгии, ты знаешь, что в Бельгии в последние годы эвтаназия получила широкое распространение, поэтому они действуют в основном там, но мне кажется, у них и во Франции есть ячейки, ну, он мне толком ничего не сказал, так что лучше я съезжу в Аррас и повидаюсь с ними, Николя может нас познакомить, они предпочитают личное общение.

Сесиль машинально кивнула, все еще настороже. По правде говоря, она что-то такое подозревала, последние годы Эрве возобновил контакты с весьма сомнительными персонажами, существующими на грани закона; но она промолчала, предпочитая не затрагивать эту тему, она знала, что традиционным мужчинам – Эрве как раз и был в высшей степени традиционным мужчиной – бывает иногда просто необходимо вернуться к чему-то в этом роде, полностью их одомашнить невозможно, да и нежелательно.

Эрве уехал на следующий день с Орельеном. Около девяти они остановились поужинать в гриль-баре “Куртепай”. Эрве явно хотелось поговорить. Он считал, что общество здорово его наебало, и тосковал иногда о золотой поре своего политического активизма, хотя все равно с Сесиль и девочками о нем пришлось бы забыть. Он машинально возил по тарелке кусочек мучнистого камамбера, с которым соседствовал ломтик гауды с выступившими капельками жира.

– Все-таки у них отвратная сырная тарелка … – заключил он наконец. По всей видимости, он собирался обсудить что-то еще, но так и не решился. Орельен хранил молчание, пристально глядя на него. – А ты любишь свою Мариз? – спросил он в итоге.

– Да… Думаю, да. Я даже уверен в этом.

Эрве кивнул, как будто ожидал такого ответа, и спокойно прибавил:

– Не отпускай ее, мне кажется, она хорошая девочка.

9

Они приехали в Париж только к двум часам ночи, когда последний поезд на Аррас уже давно ушел. Орельен высадил Эрве у “Ибиса” недалеко от Северного вокзала, он и сам подумывал о том, чтобы снять там номер, но потом убедил себя, что Инди уже наверняка спит.

На следующее утро, когда он приступил к реставрации гобелена с изображением сцены отъезда на охоту – на нем было очень искусно передано возбуждение собак, – ему позвонил Жан-Мишель Драпье. Он хотел поскорее с ним увидеться, прямо завтра, если выйдет; его голос был еще более мрачным и безжизненным, чем обычно. “Какие-то проблемы?” – забеспокоился Орельен.

Да, можно сказать, что проблемы, ну, как посмотреть, завтра он все ему объяснит. “В два часа дня?” – “Прекрасно, в два”, – ответил Орельен.

На этот раз начальник сразу же принял его, и вид у него был пришибленный. Пропуская Орельена в свой кабинет, Жан-Мишель Драпье вдруг ощутил с мимолетной, но весьма болезненной уверенностью, что ему не следовало забираться так высоко по служебной лестнице. Он терпеть не мог управление персоналом, управление персоналом сводилось, по сути, к причинению персоналу неприятностей, и он всякий раз расстраивался. Мысль о карме промелькнула у него в голове, и он предложил Орельену сесть.

– Значит, так… – он сразу перешел к делу, – к большому сожалению, я не смогу продлить ваш контракт в замке Жермоль. У нас возникло более приоритетное направление.