Уничтожить

Поль впервые видел висельника, да и вообще самоубийцу, он ожидал худшего. Лицо брата не налилось кровью, не посинело, оно сохранило почти нормальный цвет. Конечно, его свела легкая судорога, и черты исказились, да и то не слишком, смерть, похоже, была не очень мучительной. Уж далеко не такой мучительной, как его жизнь, – и в ту секунду, когда у Поля мелькнула эта мысль, его захлестнула волна ужасного, нестерпимого сострадания, смешанного с чувством вины, потому что он тоже ничего не сделал, чтобы помочь ему, поддержать его, он чуть с ума не сошел, но взял себя в руки, ему надо было позвонить, сейчас не время распускаться. Он попробовал уцепиться за что-то: у него все-таки была Мариз, ему выпадали мгновения подлинного счастья в самом конце; и еще гобелены, он в них души не чаял, не то чтобы у него совсем ничего не было, нельзя так сказать. И все-таки его младшему брату не везло в жизни, мир отнесся к нему не слишком гостеприимно.

Жандармы приехали быстро, и получаса не прошло, их сопровождал судебный медик и пожарные с телескопической лестницей. Вынув Орельена из петли, они решили перенести тело в его комнату, чтобы судмедэксперт мог приступить к работе. В тот момент, когда они заносили тело, у подножия лестницы появилась Прюданс в ночной рубашке. Сначала она застыла, потеряв дар речи, потом бросилась в объятия Поля. Она выглядела потрясенной, но вроде не очень удивилась, и Поль с горечью вспомнил, что она предупреждала их, несколько раз просила его быть повнимательнее с Орельеном, она чувствовала, что он не в себе, на грани срыва, что он, возможно, в опасности.

Судебный медик вернулся минут через десять. Позже он проведет более детальный осмотр, но, разумеется, факт самоубийства через повешение не вызывает сомнений.

Лейтенант жандармерии обратился к Полю и Сесиль. Ведь они его брат и сестра, не так ли, то есть ближайшие родственники? Поль кивнул. В таком случае не могли бы они явиться на следующий день в жандармерию Макона, чтобы дать показания? Это не займет много времени, ничего загадочного в деле нет. Полю завтра надо в Париж, но утром он придет, да.

– Вы не знаете, почему он так поступил? – спросил лейтенант перед самым отъездом, скорее для очистки совести; как правило, для родных и близких это как гром среди ясного неба, они ничего не понимают, никогда бы не подумали, они, похоже, вообще не в курсе личной жизни покойного, пора задаться вопросом, что на самом деле подразумевается под понятием родные и близкие.

– Нет, мы правда не знаем, я в полном отчаянии… – еле слышно сказала Сесиль.

– Ну почему же, всё мы знаем, – раздраженно перебил ее Поль. – Мы прекрасно знаем, почему он это сделал. Ему было невыносимо жить с чувством вины перед нами, и прежде всего перед Мариз, он винил себя за то, что выложил все Инди и таким образом спровоцировал эту статью. Кроме того, на этом неприятности не кончатся, Мариз потеряет работу, и он это знал, ему казалось, что их жизнь пропала, и все из-за него.

– Мы не должны говорить об этом с полицией… – слабо запротестовала Сесиль.

– Именно что должны! Теперь из-за этого блядского журнальчика все знают, где папа, и полиции не составит труда его найти, если вдруг она его ищет. Нам остается только надеяться, что дело не дойдет до суда!

Повернувшись к лейтенанту, Поль поймал его ошарашенный взгляд, он смотрел на них по очереди, ничего не понимая.

– Короче, запутанная история… – сказал он напоследок, нетерпеливо махнув рукой, – завтра утром я вам все объясню.

Когда жандармы уехали, забрав с собой тело, они снова замолчали.

– Я все понимаю, конечно, – начала Сесиль после долгой паузы, – и в то же время не понимаю. Не понимаю, как можно до такой степени не верить в жизнь. Ее могут уволить, не спорю, но ведь это еще не факт. И потом, его зарплата никуда бы не делась, он госслужащий. В Париже им жить слишком дорого, но зачем непременно в Париже, они, например, могли бы жить здесь, тут полно места. Наконец-то у него появился шанс начать новую жизнь, он собирался развестись, Мариз любила его, это очевидно. Думаешь, она стала бы упрекать его за эту статью? Думаешь, она вообще бы о ней когда-нибудь заговорила? – Ее голос снова угрожающе взмыл до высоких нот, Поль испугался очередного нервного срыва, но совершенно не знал, что ей ответить, кроме того, что она во всем права.

Он налил себе стакан рома, какая же гадость, и отправился в гостиную поискать, нет ли там еще чего-нибудь выпить. Шаря в буфете, он вдруг устыдился, что ведет себя как гурман какой-то, все-таки его брат только что покончил жизнь самоубийством, еще и часа не прошло, ну да ладно, что теперь, и он пошел обратно на кухню с бутылкой арманьяка в руке. Сесиль вроде немного успокоилась и сидела молча, сгорбившись.

Он налил себе большой бокал.

– Трудно сказать, почему одни умеют держать удар, а другие нет. Мы всегда знали, что Орельен принадлежит ко второй категории. – На редкость идиотское замечание, тут же упрекнул он себя, ради него не стоило и рот открывать, лучше бы он промолчал.