Да, нелегко, но он явно счастлив, что вернулся к работе, к своему привычному образу жизни; к тому же теперь ему ничто не мешает развестись, а это немаловажно. Поль, со своей стороны, в принципе обрадовался возможности взять долгую паузу, во всяком случае, так он думал до сих пор. Они немного помолчали, и его вдруг охватила ужасная печаль при мысли о том, что через несколько минут он выйдет из этой комнаты, пройдет по коридорам министерства в обратном направлении, пересечет парадный двор и выйдет. А ведь он не был так уж счастлив в этих стенах, по крайней мере до знакомства с Брюно, но вопрос не в том, счастлив ли человек в том или ином месте или нет, не поэтому перспектива покинуть его отзывается такой болью, причиной тому сам факт ухода, расставания с какой-то частью своей жизни, когда видишь, как она ухает в небытие – какой бы скучной или даже неприятной она ни была; иными словами, старение, в нем все дело. Он собрался уходить, и его пронзило дурацкое ощущение, что он прощается навсегда, что, так или иначе, он больше никогда не увидит Брюно, что какой-то непредвиденный элемент в конфигурации вещей этому помешает.
– В экономике у нас же хорошая ситуация, у тебя есть пространство для маневра? – добавил он без какой-либо конкретной причины, главным образом, чтобы продлить разговор, и почувствовал, как на него наваливается невероятная, невыразимая усталость.
– О да, ситуация отличная, – ответил Брюно не слишком радостно, – лучше не бывает. Нельзя так говорить, но теракты, вообще-то, сыграли нам на руку. После первого экспорт из азиатских стран резко упал, конечно, и наш торговый баланс восстановился. Второй нас не затронул, Франция отсутствует на рынке репродуктивных технологий. А третий, как ни чудовищно это звучит, нанес сдерживающий удар по иммиграции, и, с электоральной точки зрения, нам это только на руку. В экономическом плане я не уверен, что это хорошая новость, в общем, это сложные расчеты, они зависят от множества факторов, в первую очередь от демографических показателей и уровня безработицы, но с электоральной точки зрения это отлично.
– Ты действительно считаешь, что это отпугнет мигрантов?
– Ну да. Я знаю, все говорят: “Они такие несчастные, что готовы пойти на любой риск”. И так далее. Это неправда. Прежде всего, они не такие уж несчастные, эмигрировать в Европу пытаются, как правило, полубогатые дипломированные специалисты, представители средних классов у себя на родине. И потом, они не готовы пойти на любой риск, они эти риски просчитывают. Они все прекрасно поняли про то, как мы функционируем, про наше чувство вины, остаточное христианство и прочее. Они знают, что их может подобрать гуманитарное судно, а потом уж какая-нибудь европейская страна обязательно позволит им высадиться. Они идут на большой риск, да, безусловно, лодки, которые они используют, как правило, в ужасном состоянии, часто тонут; но на
– Насилие эффективно, ты это хочешь сказать?
– Да, насилие – движущая сила истории, тоже мне новость, и сегодня это так же верно, как и во времена Гегеля. Вопрос – эффективно для чего? Мы так и не знаем, чего хотят эти люди. Разрушение ради разрушения? Спровоцировать катаклизм? Помнишь одно из первых видео, на котором мне отрубали голову?
– Прекрасно помню, да. Мы тогда и заинтересовались их посланиями.
– В этой постановке было что-то безумное, леденящее кровь. Я почувствовал, что мне противостоит сумасшедший, и его необузданность меня потрясла. Ну и кроме того, конечно, не очень приятно ощущать такую ненависть к себе.
– Это, по крайней мере, уже позади. Теперь тебя любят, я полагаю, ты заметил. То, что раньше принимали за холодность, стало вдумчивостью, отстраненность – широтой взглядов, безразличие – уравновешенностью… Ты в данный момент популярнее Сарфати.
Брюно кивнул, но никак не прокомментировал его слова, потому что колебания общественного мнения осмысленно не прокомментируешь. Но пока рано радоваться, он это знал; свободная циркуляция информации вносит дополнительную энтропию в функционирование иерархических систем управления и в конечном итоге разрушает их. Пока что он не допустил ни одной ошибки: он в итоге отказался от фотосессий в доме своего отца в Уазе и ни разу не засветился на страницах “Пари Матч”; в прессу ничего не просочилось ни о его отношениях с женой, ни о существовании Раксанэ. История с похищением отца Поля, не баловавшая ни вожделенными растратами, ни сладкими скабрезными подробностями и в целом скупая на зрелищные ингредиенты, если не считать парочки католиков-фундаменталистов, “на которых уже ни у кого не стоит”, по выражению Солен Синьяль, быстро сдулась.