Уничтожить

Вышеупомянутый хирург появился через пять минут. Ничего общего с теми двумя он не имел. Лет тридцати с чем-то, с вьющимися волосами средней длины, он был весьма хорош собой, точь-в-точь хирург из романов издательства Harlequin или какого-нибудь американского сериала. Однако он отличался от Джорджа Клуни более раскованным стилем, носил фирменные кроссовки “Джон Б. Кинг” по имени молодого американского баскетболиста, самого высокооплачиваемого спортсмена в мире, его зарплата недавно превысила зарплату центрального нападающего мадридского “Реала”; подошва у них минимум пять сантиметров толщиной, он никогда не видел обуви с такой толстой подошвой, разве что в документальном фильме о свингующем Лондоне, там на девушке надета одновременно невообразимо короткая мини-юбка, больше похожая на пояс, и туфли на невообразимо высокой, наполненной водой платформе, внутри которой плавают золотые рыбки. В таких условиях рыбки умирали в течение нескольких дней, и эти туфли вскоре запретили после акции протеста какого-то общества защиты животных. Он не знал, почему сейчас об этом подумал, ему с трудом удавалось вникать в слова хирурга, который как раз обратился к нему: “Месье Резон…” – но дальше шло что-то совсем непонятное, он рассуждал о мандибулэктомии, глоссэктомии и резекции опухоли, но все это было для него пустым звуком. С той минуты, как он вошел в эту комнату, его мозговая деятельность замедлилась словно под воздействием чего-то среднего между анестезией и колдовством, но в конце концов он все же смог сформулировать вопрос.

– То есть операцией дело не ограничится… – уточнил он, обращаясь к Дюпону и Дюпонну, – будут еще облучение и химия.

Они деликатно поерзали на месте, словно шимпанзе, желающие показать себя с лучшей стороны на кастинге в цирке.

– Да, все верно, – промямлил наконец радиотерапевт, – хирургия, к сожалению, не всесильна. – Он бросил украдкой томный взгляд на Марсьяля, тот слегка затрепетал, но воздержался от ответа.

– Доктор Умон займется вами в предоперационный период, – продолжал он, – чтобы по возможности уменьшить опухоль или хотя бы стабилизировать ее рост; я же в послеоперационный период постараюсь устранить стойкие раковые клетки вблизи опухоли.

– Но я так понял, что метастазов нет…

Умон смотрел на него с серьезным выражением лица и несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем заговорить. ПЭТ действительно не выявила метастазов, но это именно что неожиданный результат. Такие виды рака челюсти часто бывают очень инвазивными, особенно когда затронуты лимфатические узлы, потому что в этом случае раковые клетки могут перейти в лимфу, которая орошает все участки организма. Короче, правильнее будет сказать, что метастазов пока нет. Более того, иногда ПЭТ не позволяет обнаружить определенные метастазы, печально заметил он; и впрямь тут есть из-за чего опечалиться, подумал Поль, если даже этот агрегат, который, судя по его виду, стоит не меньше аэробуса, не справляется со своей задачей.

– ПЭТ – все же огромный шаг вперед, – снова подал голос врач помоложе, Поль успел забыть его фамилию и решил про себя назначить его Дюпонном, в нем было что-то мечтательное, хорошо сочетавшееся с протяжным “нн” в конце, а тот, что постарше, более приземленный, укорененный в повседневной реальности, будет идеальным Дюпоном. Что касается хирурга, то назовем его Кингом, для простоты. Он наконец обратил на него внимание и признался, что ничего не понял из его объяснений про операцию, которую ему предстоит перенести.

– Действительно, – согласился Кинг, – некоторые технические термины следовало бы прояснить. Резекция – это просто удаление опухоли. Сегментарная мандибулэктомия заключается в частичном удалении нижней челюсти; учитывая ситуацию, придется удалить всю горизонтальную ветвь левой челюсти, а также центральный симфиз – иными словами, подбородок. Что касается глоссэктомии, то это означает удаление языка; к сожалению, данная операция затронет всю его подвижную часть.

В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Поль никак не отреагировал на его слова, и хирург встревожился. На этом этапе одни падают духом, приходят в отчаяние, другие в приступе ярости активно протестуют против такой перспективы, иногда даже ругаются; ну а третьи тут же начинают торговаться, надеясь, видимо, при помощи какого-нибудь хитроумного приема договориться о более легкой операции; но он еще ни разу не встречал человека, который согласился бы на операцию сразу, по доброй воле, или, как Поль, остался бы абсолютно безучастным, словно не расслышал диагноз. Это было так непривычно, что он в конце концов спросил:

– Вы хорошо поняли, что я сказал, месье Резон? – Поль кивнул, по-прежнему не произнеся ни слова.

– Как долго мне придется пробыть в больнице? – наконец спросил он, нарушив совсем уж тягостное молчание. Хирург чуть поморщился; рано или поздно этот вопрос задают все пациенты, но почти никогда с него не начинают.