Уничтожить

Врач невольно улыбнулся. “Вы правы, – признал он, – я бы предпочел сформулировать это иначе, но так оно и есть”. Он собирается предложить ему сочетание легкой – пероральной – химиотерапии и иммунотерапии, основанной на совершенно другом принципе: тут дело уже не в прямой атаке на опухоль, важно научить иммунную систему распознавать и уничтожать раковые клетки. Если говорить конкретно, то от капельниц его это не избавит, но они будут короче, их можно ставить в домашних условиях и, главное, гораздо реже – одной инфузии раз в две недели будет достаточно.

– Сущий пустяк!.. – воскликнул Поль. – Это совсем другое дело!

– В каком-то смысле да, но вы должны понимать, что у нас нет ни достаточных наблюдений по иммунотерапии, ни клинических испытаний, то есть никаких гарантий дать нельзя, не исключены также и побочные эффекты, о которых мы ничего не знаем.

– И когда мы приступаем? – спросил Поль, вполуха выслушав его предостережения.

– В следующий понедельник.

Дюпон ушел только около семи, уже через несколько минут за ним заедет Прюданс, и тут он вдруг безумно обрадовался при мысли, что впервые ему не придется ей врать. Он может даже подчеркнуть, что это передовая терапия, а о связанных с ней рисках упоминать необязательно. Главное, начиная с понедельника он будет возвращаться домой уже к часу дня, к тому же радиотерапия завершится через три недели, в начале сентября, ему вообще не нужно будет ездить в больницу, и они наконец смогут подумать о том, чтобы уехать из Парижа.

Он заговорил с ней об этом, только когда они пришли домой. Ну как еще она могла отнестись к таким новостям, ее захлестнули волны восторга и надежды, она преисполнилась уверенности, что на этот раз все будет в лучшем виде, что процесс исцеления пойдет полным ходом, Поль не помнил, чтобы когда-нибудь видел ее такой счастливой, и ему недостало мужества умерить ее оптимизм; он-то понимал, что все еще может пойти по совсем другому сценарию. В отличие от Наккаша, Дюпон-Дюпонн вовсе не старались представить ситуацию в розовом цвете, они, напротив, старались предостеречь его от несбыточных надежд и вообще были до ужаса правдивы, большинство врачей такого бы себе не позволили. Они, например, не стали скрывать от него, что иногда, глядя на МРТ или КТ, кажется, что опухоль полностью рассосалась, а на самом деле она просто стала такой микроскопической, что ее нельзя обнаружить, а потом, немного позже она снова начинает расти; а иногда химия, которая поначалу вроде подействовала, становится вдруг неэффективной, поскольку опухоль успевает к ней адаптироваться. Поль отмечал про себя все эти сведения, он в основном мыслил рационально и говорил себе, что ему, скорее всего, пришел конец, но ему все же не удавалось в общем и целом осмыслить этот факт, он по-прежнему не в состоянии был представить себе собственную смерть.

Однако иногда у него это получалось, в мучительном проблеске сознания, причем непременно когда он находился среди людей, ни разу в одиночестве. Из-за этого он постепенно стал побаиваться толпы и даже незначительного скопления народа, потому что первым и самым ужасным чувством, накатывавшим на него, была зависть при виде этой публики: все они завтра, послезавтра и, может быть, еще в течение нескольких десятилетий будут жить в гуще вещей и людей, ощущать их физическое присутствие, в то время как у него больше ничего не будет, он воображал себя погребенным в ледяной грязи посреди бесконечной ночи, холод пронизывал его с ног до головы, и его трясло в течение часа или двух, а иногда он потом целый день не мог прийти в себя. Бывало и наоборот, его вдруг охватывал какой-то бредовый оптимизм: он вылечится, иммунотерапия – это волшебное открытие, а доктор Дюпон – гений; но это продолжалось совсем недолго, несколько минут, не более того.