Филипп Лансон описывает в своей книге укромные уголки Питье-Сальпетриер, примечательные своей красотой или исторической ценностью; ему пока не попался ни один из них. Правда, Лансон провел здесь два года, у него хватало времени на туризм; учитывая состояние Поля, ему оставался только онлайн-туризм. На сайте www.paris-promeneurs.com он наткнулся на статью о бывшей тюрьме “Птит Форс”, находившейся на территории больницы, где когда-то содержались женщины – “раковые, чесоточные, шелудивые, золотушные и эпилептички”, – иными словами, неисцелимые тех времен, а теперь располагалось психиатрическое отделение, но все это потом, а до Революции, при старом режиме, она служила для заключения проституток в ожидании их депортации в новые колонии, в заселение коих они призваны были внести свой вклад. Во время Революции тюрьма стала одним из театров сентябрьской резни. Лансон не упоминает об этом в книге, вероятно, он туда не догулял; надо сказать, что на фотографиях, представленных на сайте, выглядит это место чудовищно и даже зловеще – столь же зловеще, как и события, которые там происходили; маленькие темные дворики, окруженные серыми зданиями, куда, судя по всему, никогда не проникает солнечный свет, – идеальное место для резни.
Тюрьму “Птит Форс”, как и другие тюрьмы, в сентябре 1792 года захватила толпа санкюлотов, действовавших, по мнению историков, спонтанно, в поисках недобитых аристократов. Как и в других тюрьмах, они самовольно освободили некоторых заключенных, а вот другим перерезали горло и изрубили на куски в буквальном смысле слова. Читая дальше, Поль дошел до письма маркиза де Сада, он был в те дни в Париже и так пересказал события: “Третьего сентября в течение дня погибли десять тысяч заключенных. Среди жертв была и принцесса де Ламбаль; ее голову, насаженную на острие пики, продемонстрировали королю и королеве, ее несчастное тело таскали по улицам, надругавшись над ним, как говорят, самыми гнусными развратными способами”. Жильбер Лели, его биограф, счел необходимым уточнить в своем рассказе, который, конечно, поражал воображение: “Они отрезали ей грудь и вульву. Из этого прелестного органа палач сделал себе усы, к вящей радости «патриотов», и воскликнул: «Шлюха! Теперь уже никто не сможет ее натянуть!»”
Пожилым людям свойственно интересоваться историей, и это неудивительно, история, прослеживая судьбы важных, прославленных, а то и всемогущих людей, с тем же успехом обратившихся в прах, отчасти примиряет их с собственной смертью. А Поль – весьма пожилой человек, если исходить из того, что реальный возраст исчисляется не прожитыми годами, а теми, что еще остались. Видимо, это и сблизило его с Жозефом де Местром, любимым, как он недавно выяснил, автором отца. Он купил его основные произведения, собранные в один том, решив читать их попеременно с Агатой Кристи, ему показалось, что это удачный
Он никогда не думал, что лучевая терапия истощит его до такой степени, усталость въедалась в него постепенно, но поразительно, как быстро стали восстанавливаться силы после первого сентября. Он отметил изменения уже к концу первой недели, а еще через две это стало очевидно. Он не только ходил теперь гораздо лучше и мог уже совершать долгие прогулки по парку Берси, ему удавалось даже трахаться с Прюданс, лежа на боку. Раком и миссионером пока никак не получалось и уже вряд ли когда-нибудь получится, но восстановление позы на боку и так стало для него огромным счастьем; кончив, он засыпал, не выпуская ее из объятий, он спал, может, час или два, а когда просыпался, у него снова вставал, и он тут же входил в нее, они снова засыпали, и через пару часов весь этот цикл возобновлялся, в ней почти все время было мокро. Вот идеальный, безупречный образ жизни, к тому же малозатратный. Теперь, когда они выплатили кредит за квартиру, зарплаты Прюданс на полставки им вполне хватало.