Уничтожить

Они сидели в гостиной, солнце садилось над парком Берси. Очевидно, Прюданс решила поверить в его выздоровление, как только он рассказал ей об иммунотерапии, и верить в него изо всех сил, ну а что, все может быть, прогресс в медицине налицо, такое случается. Он сам вдруг ощутил прилив оптимизма и начал выпивать. На следующее утро, в сонном тумане, он почувствовал, как Прюданс взяла его в рот, она часто делала это до того, как он просыпался окончательно. Уже, наверное, давно рассвело, но поскольку шторы были задернуты, он мало что мог рассмотреть, хотя ему показалось, что она совершает какие-то странные движения, приподнявшись, она дрочила ему правой рукой, и вдруг он понял, что левой она дрочит себе, это что-то новенькое, он вдруг понял это, когда она перекинула через него ногу, схватила его член и засунула в себя, там было очень влажно, и он легко проник в нее. Тогда она принялась ритмично сжимать его, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее и, дойдя до основания, направилась вверх, ее движения становились все неспешнее и мягче, поднявшись так до головки, она снова скользнула вниз, всасывая его все сильнее, она вообще лихо управлялась, его наслаждение неодолимо росло, и он кончил в нее, у него даже мысли не возникло, что можно и сдержаться. Она рухнула на него, обвила его шею рукой, понемногу переводя дыхание.

– Как странно, мы никогда раньше так не делали, непонятно почему… – сказал Поль, невольно подумав, что сейчас уж точно не время умирать.

– Я тоже не понимаю, – отозвалась она и добавила, помолчав: – Может, на самом деле для меня естественнее пассивная поза, ну, то есть я никогда и не собиралась что-то менять, но вот не было счастья, так несчастье помогло.

Она все еще предполагала какое-то будущее, она явно верила, что он будет жить, и ему стало как-то не по себе, но он тут же постарался убедить в этом и себя, надо просто потренироваться, сделать усилие, и ведь у него же получается. Как правило. Но на этот раз мысль о смерти вернулась моментально, с внезапностью удара в живот, у него на несколько секунд перехватило дыхание. Проблема в том, что теперь Прюданс все знала и реагировала мгновенно, по ее лицу пробежала дрожь беспомощной печали. Он чувствовал, что скоро, очень скоро в ее присутствии он вовсе перестанет стесняться, и тогда они действительно будут вместе, больше чем когда-либо, они будут наедине постоянно, как сейчас в сексе, и вместе пройдут долиной смертной тени. Их плотская любовь продлится до самого конца, уж как-нибудь Прюданс приладится. И даже если его опухоль и впрямь начнет вонять, она только моргнет незаметно и постарается усыпить свое обоняние, ей удастся любить его, ведь некоторые очень любящие женщины как-то справлялись с запахом дерьма, поднимавшимся из истерзанных внутренностей мужа, чье дыхание делалось зловонным, да что там запах дерьма – это еще полбеды, его опухоль будет источать трупный запах, запах разлагающейся плоти, так поступает природа, вот она, природа-мать, в своем репертуаре, впрочем, до этого дело не дойдет, Дюпон обещал ему, что благодаря химиотерапии запах значительно уменьшится, а уж Дюпон не какой-то там шутник или фигляр; Дюпон сказал, Дюпон сделает.

Как ни странно, мысли Поля иногда принимали политический оборот. Честно говоря, ему уже поздновато думать о таких вещах, но долгие годы жизни он провел в мире политики, вообще, по сути, о ней не задумываясь. Его мнение никогда не имело большого значения, а сейчас уж и подавно, единственное, что теперь важно, это баталия с неясным исходом, развязанная в его организме между раковыми клетками и иммунными клетками, и от ее результата зависит, сколько он протянет. При этом он не утратил еще способности генерировать определенные идеи, пусть в ограниченном количестве, но его интеллектуальные запросы всегда отличались скромностью; что-то такое плавало время от времени на грани его сознания. В этом отношении он был похож на большинство мужчин и не мог полностью избежать мыслей о проблемах общего порядка, понимая при этом, что ему не дано разрешить ни одну из них.