Уничтожить

Он воздержался от ответа, но в глубине души с ней не согласился. Мало того что его слова соответствовали фактической стороне дела, но к тому же эта вспышка ярости пошла ему на пользу, стало легче дышать. Когда Инди смотрела на него, гневно стиснув кулаки, он готов был бросить ей в лицо какую-нибудь колкость, типа “овощ взбунтовался”, но не успел. В эту минуту у Орельена вырвался какой-то сдавленный хрип, приблизительно того же содержания, что и упрек Сесиль, и Поля охватило раскаяние. Он решительно не переваривал Инди, но Орельену сочувствовал, ему же придется расхлебывать кашу, наверное уже прямо сегодня вечером, в спальне, в общем, ночка его ждет тяжелая. Ну да, ему уж точно лучше было бы промолчать.

Тут Эдуар закрыл глаза.

– Он устал, – поспешила пояснить Сесиль, – все это для него слишком утомительно, давайте оставим его в покое.

Все что-то согласно пробормотали, действительно, на сегодня с него хватит семейного сбора. Они вышли, оставив отца наедине с Мадлен, она взяла его за руку, внимательно следя за изменением его дыхания, которое становилось все более медленным и ровным.

– Нам надо организоваться с транспортом, – сказал ему Эрве, когда они подошли к парковке. Он прав, все они в машину не влезут, придется дважды съездить туда-сюда.

9

Они нашли открытое кафе на улице Мулен, Орельен с семейством могли там подождать его возвращения – Поль взял на себя их доставку на место. Ничего страшного, главное, считал он, не потакать Инди, и ему воздастся, он чувствовал, что в силах справиться с ней. Он знал, что она его побаивается, особенно с тех пор, как он начал работать с министром, это все-таки власть, а власть она уважала, уважала почти так же, как деньги.

Через двадцать минут Поль поехал обратно в Бельвиль-ан-Божоле, он и правда быстро обернулся, и, как и следовало ожидать, Инди прямо лучилась улыбкой и, казалось, забыла о его выходке или, по крайней мере, на редкость умело прикидывалась. Она села впереди, рядом с ним, и завела разговор о президентских выборах. Ах вот оно что, усмехнулся он про себя, мог бы и сам догадаться, наверняка именно по этой причине она и вызвалась сопровождать Орельена к отцу: она попытается выудить у него информацию о планах Брюно. Ведь действительно, в прессу ничего не просочилось, последние пару месяцев он даже отказывался от интервью, что, должно быть, многих раздражало в тех кругах, где вращалась эта дура. Он вдруг сообразил, что за последние несколько месяцев она дважды сменила работодателя, и эти перемены не случайны, она перешла из “Обса” в “Фигаро”, затем из “Фигаро” в “Марианну”, кто же ему это рассказал? Возможно, пресс-атташе Брюно, она знала об их родственных связях. С другой стороны, это всего лишь точка зрения пресс-атташе, привыкшей усматривать какие-то заковыристые различия между практически неотличимыми друг от друга органами печати.

– Я удивился, что ты перешла в “Фигаро” и почти сразу кинула их ради “Марианны”… – сказал он, правда, не слишком уверенно.

– Ну да, а что? – огрызнулась она мгновенно, хотя явно была сбита с толку, он прямо чувствовал, что сейчас она начнет оправдываться, теперь ему оставалось только умолкнуть и ждать. – Меня воротило от колонок Земмура, – сказала она так, словно, произнеся эти слова, совершила похвальный акт гражданского неповиновения.

– Земмур – ублюдок, – подал голос Годфруа и снова погрузился в “Рагнарок Онлайн”.

Услышав это замечание, пусть тоже весьма банальное, его мать все же взяла себя в руки и добавила на сей раз гораздо более убежденным тоном, чуть ли не проникновенным, уж как умела:

– Но мне кажется важным, чтобы он мог выступать и отстаивать свою точку зрения. Свобода слова – это самое святое, что у нас есть.

– Ёбаный ублюдок, – добавил Годфруа, поясняя свою мысль.