Уник – музыкальная урна

Судья и присяжные удалились из зала для вынесения приговора. Решалась моя судьба. Адвокат сделала все, что в ее силах. Лучше не скажешь. Она подобрала такие слова, я плакал, плакала мама, я видел ее слезы. Они с папой сидели на отдельной скамье в дальнем углу зала. Папу тоже опрашивали. Спрашивали обо мне, о его отце. Он не стал скрывать правды, не стал скрывать своего отношения к ситуации. Он был сам не свой. От волнения он даже поскрипывал.

В мою защиту выступили незнакомые мне молодые люди, поклонники нашего концерта на площади. Нашлись и классические пижоны. Те, кто не желают смотреть под ноги. Те, кто делит людей на сорта, кто боится испачкаться об работягу, не задумываясь о том, что без рабочих и обслуги не было бы их безупречной жизни.

Время тянулось бесконечно. Я не знал, куда себя деть. Нет ничего хуже ожидания. Но, наконец, свершилось. Судья и присяжные показались в дверях, затем заняли свои места. Я замер.

– Зачитывается приговор Унику – музыкальной урне.

Уже не дефектной, а музыкальной. Это признание? Что это может значить?

– Мы долго совещались. Дело, действительно, необычное. Мнения разделились. Некоторые из присяжных в своих доводах опирались на закон. Закон гласит, что мусорная урна – есть ничто иное как робот, обслуживающий людей. Урны, мусорные баки, корзинки для мусора – есть результат деятельности человека и желание человека жить в чистоте. Уник, обученный в специальной школе, не хочет и не может выполнять свои обязанности как мусорщик. Закон обязывает нас утилизировать урну, которая не приносит пользу. Господа присяжные задались вопросом: «А музыка, которую он выдает – это польза?» Непонятно. Это точно не вред. Толпа поклонников за стенами суда утверждают, что польза от Уника непременно есть. Количество просмотров в сети Интернет, популярность этой урны, говорят не о вреде его для общества, а о нем, как о деятеле искусства, нестандартном артисте, талантливом музыканте.

Принято решение освободить его в зале суда, так как урна, созданная для пользы общества, продолжит приносить духовную пользу.

На последнем слове зал не выдержал и встал, аплодируя и скандируя. Это безоговорочная победа. Я бросился без лишней скромности обнимать и благодарить всех. Ближе всех ко мне была мой адвокат.

– Госпожа Ирена, я так вам благодарен. Что бы я без вас делал? – прижал я к себе молодую элегантную женщину. Потом опомнился. – Извините, я не должен был вас трогать.

– Ничего, Уник. Я рада за тебя, – держала за руки меня Ирена. – Береги эти руки. Они волшебны.

– Пожалуй, я соглашусь. Они – залог того, что я жив. Буду приносить ими пользу людям.

– И не только ими. Успехов тебе.

Ко мне подбежали Крыс, Роза и множество незнакомых людей. Они подняли меня и начали покачивать. Я задыхался от счастья. Я вновь родился. Теперь там, где надо. Не стоит бояться быть собой. Сверху я увидел моих родителей. Они смотрели на меня, как на Бога. Я взлетел на верхнее звено эволюции. Я оседлал волну. Я дотянулся до звезд. Мама утирала слезы. Папа повел ее из зала. Я не успел спуститься с рук поклонников. Мои родители ушли. Я помрачнел. Они приняли мое счастье и удалились, чтобы не мешать, не омрачать славу своего сына. В их жизни все же образовалась пустота.

Меня понесли на улицу. Мне улыбались даже стражи порядка. На крыльце суда Кристин и Роза подняли меня над собой, как трофей, как долгожданную награду. Народ с плакатами поддержки начал скандировать «Ура!» и побросал в небо коралловые пробки. Откуда они узнали об ушных пробках? Я никому о них не рассказывал? Потом все встало на свои места. Вперед выехала Картинка. Она смотрела на меня, а я на нее. Моя серая мышка. Золушка моя. Она тоже здесь, чтобы поддержать меня. Она отложила работу. Здесь, вопреки родителям и долгу. Стояла в толпе людей и ждала моего триумфа. Верила в мой триумф. Даже после того, как я с ней поступил.

Мы сели в машину. Я попросил забрать Картинку с собой. Крыс помог ей забраться в длинный Уаз. Мы долго не могли вымолвить ни слова. Смотрели друг на друга. Хотя нам было что сказать. Все же я начал. Мой голос хрипел.

– Я признателен тебе за поддержку, мышка, – начал несмело я. – Петь для толпы незнакомцев намного проще, чем говорить с тобой. – Я отвернулся. Зажмурился. Она повернула меня к себе.

– Прости, не нужно так. Я не должна была тогда отворачиваться. Ты был не в себе. Я должна была выслушать тебя, но работа – прежде всего. Меня так научили.

– Ты не виновата. Ох, уж эта система.

– Дала сбой.

– Единственный, но какой.

Я ухмыльнулся и хотел обнять Картинку. Она увернулась.

– Я думаю, не единственный, – многозначно сказала она.

Я вопросительно посмотрел на нее. Что она имеет в виду? Она продолжила.

– Я тоже была трудным ребенком. Я не желала поглощать просто бумагу. Я желала создавать произведения искусства на ней. У меня было особое видение мира. Я любила переносить увиденную красоту на листы бумаги. Часто на работе у мамы, в кафе, в подсобке под столом. Карандашом. Солью. Кофе. Да, всем, что попадалось под руки.